web-сайт
            Сергея Жилина
                                                      г. Ижевск
  
  Авторская песня...
  Проекты
  Поэзия
  Архив...

Божья угодница

     Странно, но до девятнадцатого века большая часть населения земли и не знала вкуса сахара. Идеалом сладости в то время считался мед. Кто только не воспевал и не славил его! Тут и древние греки, и римляне, и библейские тексты, и славяне… Не обошлись без пчел и древние обитатели Вятского края — удмурты. Как же иначе, коль уважаемых гостей в Удмуртии до сих пор встречают хлебом, маслом и медом. Именно мед был непременным блюдом в праздничных застольях, входил он и во многие другие кушанья. Почти все этнографы и историки наряду с охотой, рыболовством и земледелием отмечают еще одну страсть удмуртов — пчеловодство.
     Знаток удмуртского быта смотритель Сарапульского уездного училища В.С. Кошурников еще в девятнадцатом веке писал: «Усердие вотяка в ухаживании за пчелой летом примерное; он постоянно следит за жизнью пчелы, за ее деятельностью и потому заранее может определить, сколько будет в ульях роев и сильны ли они будут… Если у вотяка мало пчел, он не ленится отыскивать их в лесу и пересаживать в свои ульи». Особенно ценился удмуртами мед, собранный лесными пчелами в дуплах-бортях, а впоследствии в колодах. Может, поэтому так лиричны и в то же время азартны призывающие пчел песни, ну, например, вот эта, записанная еще венгерским ученым Б. Мункачи:
               Если долотом-стамеской выдолблю борть — сюда!
               Если рано роиться начнете — сюда!
               Если за морями мед возьмете — сюда!
               Если за Камою мед возьмете — сюда!
     О местном меде упоминается не в одном историческом документе. В «Слове о погибели Русской земли» упоминается и народ веда (т. е. удмурты), которые среди прочих «бортьничаху на князя великого Володимера». Былой сподвижник Ивана Грозного князь Андрей Курбский после походов на землю арских удмуртов отмечал, что у здешнего народа «соболей множество, такожде медов: не вем, где бы под солнцем болши было». О том, что вятская земля «изобилует медом, дикими зверями и рыбой», упоминал польский дипломат Александр Гваньинус еще в 1581 году. Ему вторил в 1629 году уже шведский дипломат Петр Петрей де Ерлезунд: «Княжество Вятка — большая страна, очень изобильная медом, дичью и рыбою…»
     При отменном качестве меда стоил он относительно недорого. Это отметил еще в середине девятнадцатого века поручик Коведяев, побывавший по поручению Генштаба в нашей Вятской губернии: «В сфере пчеловодства заслуживает внимания мед Сарапульского уезда. Пуд меду стоит от 4 до 6 рублей серебром…» Впрочем, и спустя пятьдесят лет липовый мед не поднимался в цене выше 10 рублей за пуд, а гречишный шел и вовсе за 5-6 рублей (по данным Г.Е. Верещагина).
     И уж при такой истории пчеловодства в Удмуртии нет ничего удивительного в том, что уже в двадцатом веке здесь открыли неизвестный ранее вид пчелы. Ее так и назвали: melita udmurtica — пчела удмуртская.

Возле богов

     Русские издавна называли пчелу Божьей угодницей — именно она добывает воск для церковных свечей. Удмурты также считали, что пчелу дал Святой Дух, поэтому убивать ее — великий грех.
     С пчелами в удмуртском и русском фольклоре связаны многие песни, предания, легенды, сказки. Наверное, сразу вспомнили про частую сказочную концовку с непременным медом-пивом. Именно веселому мужику, что «насчет меда ловок», в удмуртской сказке в конце концов удалось радость небывалую познать.
     Существовало среди удмуртов любопытное поверье, что пчелы не только на земле водятся, но и под землей, и на небе. У подземных пчел мед черного цвета, зато небесные пчелы необыкновенно велики и сильны. Г.Е. Верещагин еще в позапрошлом веке упоминал, что и у удмуртов, и у русских существовало поверье, будто есть князь пчел. Величиной он в полтора вершка, т. е. примерно около 7 см. Под началом его находится огромное число пчелиных роев. Когда они следуют за своим князьком, то запросто способны заслонить собой солнечные лучи. Поговаривали, что тот, кто добудет этого князя пчел, приобретет заодно и несметное количество роев. Да вот только выживет ли он, если поверье гласит, что человека этого пчелы непременно задушат в ясный день. Зачем же так рисковать, когда есть и другое поверье, будто больше всего роев пчел водится в той стороне, где кукует кукушка. Выйди к лесу в мае-июне, послушай, откуда раздался голос лесной вещуньи, да и ступай на ее бездомное ку-ку.
     В удмуртском фольклоре одна из легенд о Спасителе связана именно с пчелой. Жил, рассказывали вотяки, когда-то на земле святой человек. Много чудес он сотворил, способен был избавить и от хромоты и вернуть слух и зрение. Да не все его любили, иные и возненавидели. Им и удалось его однажды схватить. Распяли святого человека, пригвоздили руки и ноги к кресту. Хотели и в сердце вогнать гвоздь, да в это время на грудь его уселась пчела. Ее и приняли враги за шляпку гвоздя, не стали вбивать еще один.
     Близкую по духу легенду, но только о мухе, рассказывали и русские в нашей Вятской губернии. Но и в их рассказах о Спасителе присутствовали пчелы. Именно они прилетали целым роем к распятому Спасителю, выпивали кровавый пот с его чела, как могли, облегчали его муки. Пчелы же жалили руки мучителей Христа, а впоследствии разносили первую весть о его Воскресении.
     У народа, довольно поздно принявшего христианство, легенды о Спасителе и появились поздно. А вот о языческих вотских богах было их несравненно больше. Одну из них исследователи записали еще в девятнадцатом веке.
     Отправился раз Кылдысин по земле странствовать, поглядеть, кто и как живет. Расспрашивал он и животных об их жизни, о том, какую пользу они приносят. Увидел Кылдысин однажды пчелу и попросил у ней меда. Пчела с радостью его угостила. Понравилось это Кылдысину, понравился и вкус меда: «Пусть всегда у тебя будет вволю меда и для себя, и для людей!»
     Через некоторое время повстречался Кылдысину шмель. И у него попросило божество меду. И хоть полно меда было гнездо шмеля, да только скуповат он оказался, дескать, совсем у меня его немного, только для себя и осталось. Отведал Кылдысин той малости, что выставил на угощение шмель, и сказал: «Пусть у тебя всегда и будет мед только для себя! Если же найдет человек твое гнездо, то разорит его, а несколько капель твоего меда выпьет!»
     Отправился Кылдысин дальше и повстречал шершня с осой. Попросил он и их угостить его медом. Те оказались еще скупее шмеля, вовсе отказали в угощении. «Что ж, — промолвил Кылдысин, — пусть и вправду никогда у вас не будет меда! А увидит вас человек, всякий раз будет норовить убить, чтобы не жалили вы, как змеи». Так и повелось с той поры. С пчелой люди дружат, делают для нее борти; если же попадется им гнездо шмеля, мед съедят, а гнездо выбросят; шершней же и ос люди убивают, чтобы они не ужалили.
     Пчела в удмуртском фольклоре зачастую выполняла не только свою промысловую роль. Именно в виде пчелы изо рта спящего человека вылетает душа и отправляется странствовать по свету. Сам человек при этом бездыханен, но вот возвращается золотая пчелка, снова влетает в рот неподвижного человека и о странных сновидениях расскажет проснувшийся.
     Однажды подобный случай произошел с одним из охотников во время привала. Проснувшись, рассказал он товарищам о странном сне. В нем плакала, стонала старая ель: «Упаду, упаду!» — «Что ж, — ответил ей чей-то голос, — на хорошем месте ты стоишь, так и упади на хорошее».
     Нашли поутру охотники это место, а там огромная поваленная ель, в корне которой груда серебра — зарытый когда-то клад. Знать, хорошим человеком был охотник-сновидец, да и душа-пчелка помогла ему.

Тяга к меду

     Хлопотно пчеловодное дело, большого таланта и опыта требует. А то ведь недолго и пчел уморить-погубить, и мед не того качества будет. Век, два, три, пять назад и того сложнее было — побегай-ка по глухому лесу, если у тебя сотни, а то и тысяча бортей. Опасности пчеловода на каждом шагу подстерегали: то нюлэсмурт заведет в лесную чащобу, то медведь — известный ведун меда — возле самых бортей крутится, а то на чужака — ловкие руки да темные мысли — наткнешься. В прежние годы на удмуртских землях лесная тайга сплошь стояла, а в ней, как известно, закон один — сила да хитрость.
     Вот и в местном фольклоре сохранились предания об опасности бортнического дела. Подобная история произошла с двумя удмуртами из племени калмез. Много у них бортей в лесу было, свозили его в одно место, случалось, зараз в специальные сани-нурт по пятнадцать пудов накладывали. Однажды заявился к ним чужак из другого удмуртского племени — ватка. Согласились калмезы принять его к себе на совместное житье, да тот не согласился — ему все подавай. Вот и задумал чужак черное дело, во время ночлега ударил одного из калмезов дубиной по голове. Ладно, другой настороже был. Пришлось разбойнику бежать восвояси. Но и калмезы вскоре на новые места подались — за реку Иж, подале от чужаков. Легенду эту не раз пересказывали и публиковали еще много лет назад. А все по-прежнему мед к себе притягивает многие завидущие глаза и жадные руки.

На пасеке

     Нынче редко какой пчеловод использует в своем деле лесные борти, или колоды. Давно уже на смену им пришли ульи, а все возле пчел дух старины чувствуется. Да и как иначе, коль давно многими подмечено, что особенный мир — пасека. Здесь все подчинено определенному ритму, пасечник в непрестанных заботах. А уж без наблюдательности и сноровки ему никак не обойтись: в каком состоянии семьи, откуда несут взяток, не опыляли ли какой-нибудь химической дрянью ближайшее льняное поле, скоро ли будут роиться?..
     Бывало, неделями живал я у друзей-пасечников. Время здесь по-особому течет, совсем не так, как в обычном мире. Помнится, в одной из командировок зашли с другом на пасеку к его однокашнику минут на 15-20: перекурить, чайку попить и дальше двигаться на автобус, до которого оставалось чуть больше часа. С пасеки той вышли мы через трое суток. Добро бы медовуха умы смутила, да пасечник непьющим был. Такой покой и умиротворение охватили нас на пасеке, что и уходить-то отсюда, казалось, нельзя да и некуда будто бы. А пасечник и сам рад был гостям, владения его чуть в стороне от деревни оказались, потому и жил он довольно замкнуто. А по вечерам неторопливые беседы — под чай, под мед, под бой старинных часов.
     — Эх, Сережа, знаешь, сколько врагов у пчел! — вздыхает пасечник Коля, утирая лоб, взопревший после пятой кружки чая с медом. — Я вот недавно еле-еле от грабителей-муравьев избавился. Сейчас медведи большая редкость, а еще не так давно, случалось, разоряли они пасеки. Если уж этот зверюга проторил к меду дорогу, его трудно отвадить. Деды пчел-то в лесу держали, в колодах, к дереву привязанных. Так, бывало, приходилось с ружьем свой мед отстаивать. Подвесят на дереве рядом с пчелиной колодой тяжеленную чурку на веревке и ждут зверя неподалеку. Медведь пытается до меда добраться, ну а чурка деревянная ему мешается. Вот он и отпихивает ее лапой, та бьет его уже посильнее. Медведь сердится, снова отталкивает от себя чурку. Следующий удар еще сильнее. Зверь в ярости, тут уж у него нешуточная драка с деревянным врагом начинается. Говорят, что иногда и без ружья обходилось — медведь с дерева прямо в ловушку валился, аккурат на колья.
     Интересно Коля рассказывает, кроме пасеки, он неплохо в истории разбирается, коллекционирует предметы старины. А за окном лес, где до сумерек кукушка кукует, годы жизни насчитывает, указывает, где пчелы роятся, а то и филин ухнет, мелюзгу лесную напугает. Хорошо, душевно сидим. Одно обидно!..
     «Серега, ты мед-то ешь, ешь!..» Ох, ребята, спасибо на добром слове, только не ем я его. А в памяти окраина Ижевска, нынче дед ведет нас с братом на пасеку. Нам все интересно: и проносящиеся неподалеку поезда, и речка Пироговка, и мост, и рыбаки на нем… Впервые на пасеке я увидел тогда дядю Пашу, а вообще-то моего двоюродного деда. На войне потерял он ногу, да только и на своей деревяшке ловко управлялся с хлопотным пчеловодным делом.
     Мало что в памяти осталось у пятилетнего пацана. Но и сейчас я чувствую прохладу того омшаника, вижу узкое подслеповатое окно. Огромную алюминиевую миску с медом выставил на простой деревянный стол дядя Паша, выложил деревянные же ложки, нарезал хлеба-черняшки. И пока вели два моих деда душевные разговоры, мы, уже подуставшие от дороги, проголодавшиеся, лихо уминали хлеб с медом. С тех пор и не ем я меда, на всю жизнь его наелся.
     Эту историю я рассказываю перед самым отъездом Коле-пасечнику. Он слушает ее серьезно, кивает: «Да, для пятилетнего ребенка иногда и пары ложек меда — много, организм потом отказывается от него».
     Я и теперь, сидя с друзьями у знакомых пасечников, с завистью смотрю на людей, уминающих мед. Иногда,, очень осторожно, пробую и я с самого кончика чайной ложки. Как же иначе, коли мед — благодать Божья, а пчела — Божья угодница.

Сайты друзей:

Сайт Льва Роднова

Усадьба художников Сведомских (Славянский Двор)
на главную
гостевая книга
zhilin-izhevsk@narod.ru
Hosted by uCoz