И как один…

И встали как один,
И скажем после драк:
И кто России сын,
И кто России так

              Лев Роднов

Попытка не пытка

Ижевско-Воткинскому антибольшевистскому восстанию нынче исполняется 90 лет. По историческим меркам все это было недавно — еще живы некоторые из родившихся в том 1918 году. Но тема рабочего восстания против рабочей власти (а таких восстаний на одном только Урале было не одно, не два) всячески затушевывались в советской историографии, посвященной гражданской войне. Если кто из ученых и занимался Ижевско-Воткинским восстанием, то “втихаря”, за свой счет. В учебниках же истории восставших ижевцев и воткинцев называли не иначе как “белогвардейцами”, “белоучредиловцами”, “белоэсерами”, продавшими буржуазии интересы рабочего класса. Какие же они белые, коль восстали и сражались под красным флагом!

На западе выходили сотни статей, десятки книг, посвященных этой теме, а также воспоминания участников тех событий. В СССР же даже мемуары красных командиров в их прикамской части оказались кастрированы. Да и сами крупные фигуры гражданской войны были в 1930-е в большинстве своем большевиками же расстреляны, как, например, командующий 2-й армией В.И. Шорин или командующий Восточным фронтом, а затем и всеми вооруженными силами республики И.И. Вацетис, кстати, оба полковники бывшей царской армии (не зря историк К.И. Куликов очень точно подметил, что в Красной армии большинство командиров “были бывшими царскими офицерами: полковниками и даже генералами, а у А.В. Колчака их не было, и он производил генералов из подполковников и даже капитанов”).

Первые публикации об Ижеско-Воткинском восстании Ижевской и Воткинской дивизиях Колчака, авторы которых пытались понять, проанализировать и объяснить действия противников большевизма, у нас появились в перестроечные годы и вызвали яростные споры и нападки как еще коммунистической слабеющей власти, так и части читателей, верных заложенных с детства идеалам социализма.

Как же, знаем, сами пионерами были! Самое сложное при взгляде на прошлое — быть не зашоренным какой-нибудь идеологией. А может, попытаться взглянуть на те трагические события не глазами убежденного большевика, эсера, или, не дай Бог, демократа пошиба 90-х годов. А глазами обычного, насколько возможно порядочного человека? Есть ведь, да и всегда были ценности, которые вроде бы никакая гражданская война не отменяет! — Например, человеческая жизнь, Родина… Долго продолжать можно…

Под крылом смерти

Но читаешь мемуары, листаешь документы и видишь ясно, что безумие овладело народом. Смерть кружила над Россией: бои, расстрелы, заложники, пытки, тиф, голод, холод, разруха… Не зря же пели “и как один умрем”, только одни “за Власть Советов”, а другие — “за Русь Святую”. И тут же “бессмертные бойцы”, “батальоны смерти”. Нарукавные повязки с черепом и костями, кокарды в виде черепа… Тема смерти — особая для того времени.

Рядом с героями защиты Ижевска от красных войск были и люди с явно палаческими, садистскими наклонностями: Солдатов, Яковлев, Сорочинский, Пухарев… Но вызывают ужас и деяния иных красных, к примеру, матроса Ворожцова в Сарапуле. Да и откровенно уголовные замашки бойцов Красной гвардии и продотрядов не добавляли симпатий к большевикам, среди руководителей которых бы ли и обычные (т. е. не революционные террористы) убийцы-каторжникки — Шумайлов в Ижевске и Баклушин в Воткинске.

Не было никакого единства ни у красных, ни у белых, ни у восставших. Не зря же ижевцы и воткинцы после ухода из родных мест на полном серьезе обсуждали борьбу не только красными, но и с колчаковцами, выбрав, в конце концов, из двух зол меньшее. Но и в армии Колчака не было единства, она объединила в себе людей абсолютно разных политических убеждений — от монархистов до эсеров и меньшевиков, каждый из которых при первой возможности тянул одеяло на себя.

Да и Колчак оказался слабым политиком, это ведь не флотом командовать, не географические открытия в Арктике совершать — тут не личная смелость и порядочность нужны, а совсем другие качества. Которые, кстати, оказались у Ленина и Троцкого: расстреляй, к примеру, каждого десятого бойца посмевшего отступить полка, и в следующем бою полк покажет чудеса храбрости, предпочитая погибнуть от пули ижевца, а не собственного заградотряда!

На миру, что на юру

Единства не было, а вот смерть была — иногда геройская, иногда глупая. Иногда нелепая. Читаешь метрический книги Троицкой кладбищенской церкви за 1918-й год и ужаснешься. Прав Михаил Булгаков: “Велик был и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй”. Прежде в метрических книгах в графе “причина смерти” обычно писали: от старости, от лихорадки, от чахотки, от горячки, от кори… после революции все чаще встречаются иные причины. Так “неизвестный мужчина, найденный на Михайловской площади”, “примерно 31 года” — “убит” 15 февраля 1918 года, погребен только 8 марта. Солдат 166 запасного полка Михаил Николаевич Зорин, также 31 года — “зарезан” 1 марта 1918 года. Ижевской Заречной волости сельский обыватель Иван Максимович Санников “застрелен” 20 июля. И пошло, поехало: убит, застрелен…

А вот и день восстания — 26 июля по старому, как и положено в церковных документах, стилю, по новому — это 8 августа. Рабочий по очистке стали ижевского завода Георгий Федоров Балюбемов 22-х лет, в графе “причина смерти” ясно указано: “убит в день восстания рабочих”. И далее самая частая причина смерти: убит в бою, огнестрельная рана…

За август 11918 года отпет 91 человек, из них 71 мужского пола, из этих 71-го покойных 351 пало в бою. И возраст их совсем не старческий — от 19 до 40 лет: ижевцу Константину Мерзлякову, крестьянину Филиппу Бледнову — 18 лет, рабочему прокатной мастерской Василию Разживину — 17 лет, а ученику ижевского высшего печатного училища Николаю Ложкину и рабочему пилозубной мастерской Ивану Кудрину вообще по 16 лет.

Черные цветы

Не секрет, что самой активной и, разумеется, ведомой частью участников гражданской войны являлась неопытная молодежь. “Парень, презирающий удобства” у красных, мальчишка-гимназист, кадет, юнкер или только что произведенный прапорщик шли в бой с чистыми помыслами. По крайней мере, большинство из них, не боясь умереть за родину — в их собственном понимании.

Известный уфимский общественный деятель И.Ф. Колесов, сидевший сначала в красной барже смерти (повстанцы впоследствии использовали эту идею), а затем в Сарапульской тюрьме, писал в своих воспоминаниях; “…В тюрьме появились первые ласточки, возвестившие нам об ижевском восстании — это десятка полтора, а может и больше ижевских реалистов, в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, захваченных где-то на ижевском фронте. Детвору эту, одетую в ученическую форму, привели в тюрьму матросы, а теперь нельзя уже было сомневаться в восстании. Дети пробыли в тюрьме всего два дня, а потом их из тюрьмы вывели под конвоем матросы. Эти юные повстанцы были захвачены где-то на разведке. Однако через два дня после реалистов привели первую партию в двадцать человек настоящих пленных рабочих-ижевцев”.

Детей вообще немало погибло на улицах восставших заводов и городов. Сереже Глухову, сообщает метрическая книга Троицкой церкви за 1918 год, было всего четыре года, когда он вместе с мамой погиб от снаряда. Точно так же погиб Двенадцатилетний Володя Емельянов. И пятнадцатилетняя Капитолина Яшина.

Во время военных действий немало погибло и женщин. Многие из них не только рыли окопы для защитников Ижевска, но и сами сражались: девятнадцатилетняя ижевка Клавдия Сосулина “убита на фронте”, сорокалетняя крестьянка деревни Костиной Прасковья Решетникова “умерла от ран”, девица Ольга Козуб из Гродненской губернии “застрелена”…

Был бы человек…

Очевидно, что революция и гражданская война разделили ижевские и воткинские семьи, как и во всей России. В исторических очерках “Воткинские были” (1959 г.) прямо указывалось, что время восстания “часть убежавших из барж была затем разыскана или выдана “соседями и даже родственниками контрразведке и погибла в ее застенках”: Н.М. Мезенцев выдан соседями, Анатолий Логинов отведен в комендатуру собственным отцом, Николай Штейнгер выдан родной теткой-меньшевичкой. И не надо думать, что стукачество и доносы были только с одной стороны. Большевикам сдавали точно так же: из зависти, из подлости. А то и еще проще: жена видит, что мужа ее уводят красноармейцы:

— Куда вы его?

— А пошли с нами, узнаешь!

И обоих расстреливают.

Белые источники указывают огромные цифры расстрелянных после поражения восстания — до 7983 человек только в Ижевске. Многие критически относятся к этому, но ясно, что счет шел даже не на сотни.

Начиная с 26 октября (8 ноября по поводу стилю) в метрической книге Троицкой церкви в графе “причина смерти” все чаще встречаются обычные для большевистской власти записи: священник Ижевской Покровской церкви Василий Поспелов (33 года), ижевские сельские обыватели Михаил Зайков (19 лет), Константин Шиляев (19 лет), Михаил Катаев (22 лет), Александр Пузанов (25 лет), учительница Александра Кощеева (26 лет) — “расстреляны”, ижевский ветеринарный врач А.И. Ардашев (25 лет), директор Ижевской учительской семинарии А.А. Кремлев (42 лет), мещанин города Сарапула Е.И. Бодалев (43 лет), ижевский обыватель И.В. Русских — “убиты красноармейцами”; братья Петр и Иван Пупковы (одному 37 лет, другому 20), крестьянин деревни Сорокино Иван Житников (22 лет) — “убиты красными”… Много таких записей, даже читать устаешь. А ведь сколько не отпето, не погребено родственниками и знакомыми, кого просто свалили в общую яму где-нибудь на окраине или просто вывезли в ближайший к городу лог и полузасыпали землей.

А ведь еще Воткинск, Сарапул, десятки крупных сел и сотни деревень. Только в списке бывшего начальника Воткинской городской милиции, предоставленном в правительство Колчака приводится 126 фамилий людей, расстрелянных большевиками с ноября 1918 по февраль 1919 гг. (опубликован С.С. Балмасовым). Среди формулировок есть и такие: “Расстрелян без суда и следствия”, “за участие в сборе на нужды Народной армии и за знакомство с Юрьевым”, “бежал от белых и находился в штабе”, “как бывший большевик и доброволец Белой гвардии”, “за то, что караулил арестованных большевиков при власти белых…” Это помимо шпионажа, агитации, участия в боях, и прочего. Выходит, в гражданскую войну был бы человек, а за что его расстрелять — всегда найдется.

Наверное, настало время подготовить своеобразную книгу памяти жертв этой безумной братоубийственной войны. Насколько мне известно, историки сейчас собирают все эти данные.

(В работе использованы материалы Центрального Государственного архива УР)