Песню запевай!..

В августе исполнится 90 лет со дня начала знаменитого Ижевско-Воткинского антибольшевистского восстания. Рабочие заводов и поддержавшие их крестьяне окрестных деревень восстали с оружием в руках против рабоче-крестьянской власти. Более трех месяцев восставшие удерживали огромный район площадью в десятки тысяч квадратных верст, отчаянно сопротивляясь красным войскам.

Ижевцами и воткинцами одни восхищались, другие их ненавидели. Не получив поддержки ни от Самарского Комуча, ни от Уфимской Директории, ни от Сибирской армии, восставшие были вынуждены оставить сначала Ижевск, а затем и Воткинск. Тысячи бойцов Народной армии вместе со своими семьями в ноябре 1918 года под красноармейским натиском ушли за Каму, вскоре образовав в армии Колчака две, пожалуй, самые прославленные дивизии — Ижевскую и Воткинскую. С боями они прошли огромный путь от Камы до Тихого океана и последними прекратили борьбу с большевиками в 1922 году.

Они не были святыми, хотя ту же Воткинскую дивизию главный священник Колчаковской армии назвал “святой”, а Ижевская удостоилась награждения Георгиевским знаменем. Просто эти люди видели и понимали, куда ведет страну большевики и не хотели под конвоем идти в “коммунистический рай”. За свою Россию тысячи их отдали свои жизни.

В борьбе за это

Война и смерть — понятия неразделимые. Даже в последней Великой Отечественной войне эта тема, как никакая другая, актуальна: “Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой”, “до тебя мне дойти нелегко а до смерти четыре шага” … И все-таки не смерть в них главное, а правое дело всего народа, поднявшегося на защиту родины. Согласитесь, есть в этом какое-то созидательное начало.

В стихах и песнях революции, гражданской войны смерть разрушительна не только по своей физической сути, но и с духовной точки зрения. Жутью похоронного марша веет от знаменитой революционной “Вы жертвою пали в борьбе роковой”. Даже в более поздних большевистских песнях о гражданской войне (и среди них встречаются настоящие шедевры) всё время кто-то умирает: “Орленок”, герой который взывает в 16 мальчишеских лет последнюю гранату; буденовец из “Там, вдали, за рекой…”; товарищ, распевающий о Гренаде; “парень, презирающий удобства”; “комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной”. Видимо, настоящие художники, несмотря на убеждения, подсознательно чувствовали эту разрушающую силу революции.

И всё-таки было бы неправильно связывать песни гражданской войны и о ней с одной лишь траурно-походной темой. Уже в конце сражений и после победы у большевиков появляются песни пронзительной силы:

Белая армия, черный барон
Снова готовят нам царский трон.
Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней.

Так пусть же Красная сжимает властно
Свой штык мозолистой рукой.
И все должны мы неудержимо
Идти в последний бой.

А кто не помнит “Тачанку”, “Красных кавалеристов”, “По долинам и по взгорьям…”? Вот-вот, помнится, в аксеновском романе, когда герой возвращается из советской Москвы в Крым, так и оставшийся белогвардейским, то искренне восхищается: “Они даже песни наши поют! Я сам слышал, как оркестр на демонстрации играл “Марш дроздовцев”! Увы, героя разочаровывают, теперь это мелодия песни красных (а в гражданскую — Бог весть каких!) партизан “По долинам и по взгорьям”:

Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда.
Партизанские отряды
Занимали города.
И останутся, как в сказке,
Как манящие огни
Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни.

Укрепления Спасска и окрестности станции Волочаевской обильно политы ижевской и воткинской кровью, здесь вели они свои последние бои уже в те дни, когда почти вся Россия жила под властью большевиков. А вот и первоначальный вариант “дроздовцев”:

Генерал Дроздовский гордо
Шел с полком своим вперед.
Как герой он верил твердо,
Что он Родину спасет.
Видел он, что Русь Святая
Погибает под ярмом,
И как свечка восковая.
Догорает с каждым днем.

“Есть упоение в бою…”

Порой не всегда и определишь, какой вариант возник раньше — белый или красный. Известно, что “Боевая песня ижевцев”, текст которой написал поручик Н. Арнольд, исполнялась на мелодию революционной “Варшавянки”:

Порваны цепи тяжелого гнета,
Гневно врага уничтожил народ.
И закипела лихая работа,
Ожил рабочий и ожил завод.

Молот заброшен. Штыки и гранаты
Пущены в ход молодецкой рукой.
Чем не герои и чем не солдаты,
Люди, идущие с песнями в бой.

Кстати, восставшие, еще удерживая Ижевск, в бой предпочитали идти под музыку духового оркестра или хотя бы гармони. Не изменили они этой традиции и позднее:

Кто не слыхал, как с врагами сражался
Ижевский полк под Кровавой Уфой,
Как с гармонистом в атаку в атаку бросался
Ижевец — русский рабочий простой.

Вот первая ижевская гимназистка Лидия Попова, она уже была ранена в одном из последних боев за Ижевск.

В боях за Уфу она не раз поднимала солдатские цепи в атаку, была ранена снова. Ее наградили Георгиевским крестом 3-й степени. Бывший начальник штаба Ижевской бригады (а затем и дивизии) полковник А. Г. Ефимов вспоминал: “При наступлении 2-го полка… Лидия Попова появлялась там, где гремели песни, звучала гармошка и свистели пули. Она выскочила перед цепью и начала танцевать. Пулеметный огонь красных перебил ей обе ноги и надолго выбил из строя”.

Странное безрассудство для дочери священника Троицкой церкви Павла Попова! Да о каком рассудке в гражданскую войну может идти речь?! Была некая всеобщая нервозность, остервенение сумасшествие, выливавшееся в подвиги или жестокость.

В одной из белогвардейских газет попалась мне статья под названием “Шарабан мой”. Да, да, та самая развеселая, фривольная песенка. Автор статьи возмущается скверной песенкой, завезенной в глубокий белый тыл беженцами: “Оскорблением национальной порядочности звучит эта глупая песня в страдную пору Российской гражданственности”.

Меж тем, для многих каппелевцев, еще с Самары песенка эта стала своеобразным паролем, опознавательным знаком. Один из ближайших сподвижников Каппеля — полковник В.О. Вырыпаев писал: “Песенка “Шарабан” впоследствии играла большую роль в жизни Народной армии и охотно распевалась во всяких случаях жизни бойцов. Распевая “Шарабан”, наша пехота часто шла в атаку на красных во главе с Борисом Бузковым, который был ранен в Гражданскую войну шесть раз. Под деревней Беклемишево (под Казанью), ведя свою пехоту под звуки “Шарабана” в атаку на красных, Бузков был ранен в правую руку навылет и, перехватив револьвер левой рукой, он под тот же “Шарабан” продолжал идти на красных. Ближайший солдат на ходу сделал ему перевязку. Скоро другая пуля пробила ему плечо. Бузкова положили на носилки, перевязали и, истекающего кровью, понесли в тыл. Но он не переставая вполголоса продолжал напевать всё тот же “Шарабан”.

Не правда ли, две эти ситуации схожи какой-то отчаянной решимостью, неким остервенением, безрассудством.

По вашей просьбе

Армия всегда нуждалась в хорошей песне, основанной прежде всего на народной эстетике. Это господа офицеры могут романсами и ариями наслаждаться, “солдатушки —бравы ребятушки”, они в основном из простого звания.

Анализируя состояние современной солдатской песни в армии Колчака, газета “Сибирские стрелки” в апреле 1919 года писала: “Ничего нового в эту область пока не внесено…” Автор статьи “О песне в войсках” подпоручик Михаил Петров сетовал, что, помимо старых песен о былой славе русского оружия, не появляются “песни новые, живо говорящие о знакомых, всем известных подвигах…”

По сути редакция “Сибирских стрелков” объявила песенный конкурс, на основе которого предполагалось издать песенник. “Сибиряков и прочих братьев офицеров и стрелков просят прислать для него свои любимые песни”.

И процесс пошел. Вот подпоручик Загоруйчук печатает песню “Эй, Пепеляевцы, что призадумались? А известный песенный автор юнкер А. Г. (газета уже печатала его “Песню 1-го Средне-Сибирского корпуса”) в июне 1919 года опубликовал текст “Северная группа”. И к нашему краю он имеет непосредственное отношение, ведь войска молодого генерала Анатолия Пепеляева брали штурмом не только Пермь, именно пепеляевцы освободили от красных Глазов:

Дышит злобою враг,
Красный выкинув стяг,
Он обрызган невинных жертв кровью…
За любимым вождем
На врага мы пойдем
К Руси полны сыновей любовью.

Той любви не остыть,
Нас врагу не прельстить.
Не боимся ни пуль мы, ни газов.
Прокламаций пусть град
Красный шлет Петроград —
С Пепеляевым взяли мы Глазов.

За любимым вождем
К Вятке путь мы пробьем,
Обратим вражьи полчища в трупы.
Мы — могучая рать
И врагу не сдержать
Пепеляевской Северной группы.

Злобен враг стал теперь,
Словно загнанный зверь
Чует: кончится плохо облава.
Будем скоро в Кремле.
И по Русской земле
Прогремит Пепеляева слава!

Но напрасны были надежды мальчика-юнкера А. Г., не зря же партия направила расследовать причины падения Перми комиссию во главе со Сталиным и Дзержинским — побывали они и в Глазове. Сам Ленин слал им сюда телеграммки, так беспокоил его натиск белых. Пепеляевцы Глазов всё-таки взяли, да только ненадолго — всего на 10 дней. Город этот вообще какой-то особенный в истории гражданской войны. Во время Ижевско-Воткинского восстания Народная армия подошла к нему менее чем на 40 верст, вокруг Глазова одно за другим вспыхивали восстания, но ведь он устоял. Что ж, из истории, как из песни слова не выкинешь!

P.S. Иногда становится страшно от того, что мы совсем не задумываемся о глубинном смысле слова, особенно звучащего. Недавно мне указали на первую строчку “Интернационала”, коммунистического гимна: “Вставай, проклятьем заклейменный…” Вот уж воистину заклинание сатанинской силы, особенно когда поется хором!

Использованы материалы ЦГА УР