Госпожа война

Конечно, революционный женский день для многих людей — праздник сомнительный. Нынче разве что старшее поколение помнит имена Клары Цеткин и Розы Люксембург. Имя последней, кстати, до 1937 года носила часть нынешней улицы Карла Маркса (до революции — Старой).

Но ведь, как ни крути, за годы Советской власти сложилась традиция: в начале весны мы поздравляем наших женщин. В истории России, Удмуртии, Ижевска они играют немалую роль. Ибо любовь движет миром. И войнами, конечно! В движении этом женщинам отведено участие далеко не пассивное, но как чаще всего бывает — страдательно-жертвенное.

Ижевский раскол

Как и повсюду в нашем Прикамье к началу двадцатого века постепенно исчезали инертность и забитость женщин. В Ижевском и Воткинском заводах условия жизни издавна отличались от прочих крупных промышленных центров. Заработка мужа обычно хватало, чтобы содержать большую семью, жили в своём доме, имели крепкие хозяйства с немалым наделом земли под огороды и покосы.

Конечно, и женщинам заводская работа была не в диковинку — сотни их трудились по разным мастерским в годы войн и крупных армейских заказов. Но и заводской труд на пользу государства воспитывал в человеке достоинство и самоуважение. Круг интересов ижевской женщины также отнюдь не всегда был ограничен одним лишь домом и хозяйством — в местной гимназии обучалось немало дочек мастеровых.

Немудрено, что новый уклад жизни так трудно прививался на здешней почве. “Совесть, благородство и достоинство” при большевиках стали отжившими своё принципами. “Ижевское обывательское болото” пытались растормошить, разбудить, переиначить не один год: страхом, расстрелами, агитацией, лестью, приездом сознательных питерцев и прочих иногородних рабочих…

Старики и среднее по возрасту поколение держались крепко, а вот молодёжь раскололась. Удивительно, но почти все выпускники Ижевской мужской гимназии, Оружейной школы, двуклассного училища во время антибольшевистского восстания оказались в Народной армии. С выпускницами женской гимназии дело обстояло сложнее. С одной стороны, легендарная, не один раз упоминаемая в мемуарах недавняя гимназистка Лидия Попова — во время восстания ей и шёл-то всего 17-й год. В боях за Уфу она получит Георгиевский крест.

Но вот и другой случай. Зиночке С., также недавней гимназистке, живущей на Базарной улице (ныне Горького), шлёт письма влюблённый в неё молоденький офицерик: “…Мне, Зиночка, здесь приходилось вести разговоры с большевиками, — правда, они враги наши, но враги тогда, когда они проявляют свои действия в реальной форме, а ведь мы с тобой ещё лично не проявили друг к другу таких действий. За что же ты рассердилась на меня?..

Носи идеи большевизма — он ведь хороши, и я ничего не имею против них, только говорю, что они не вовремя, и сам не примыкаю к ним лишь потому, что считаю невозможным в настоящее время начать наотмашь бить по головам ими совершенно к тому неподготовленных мужичков, ибо боюсь, что из этого получится горький исход…”

Исход, и вправду, вышел горьким — и для страны, и для двух когда-то влюблённых друг в друга молодых людей.

Ижевка, или Ружьё на стене

Сровнять с землёй восставшие Ижевск и Воткинск, как хотелось Троцкому, не получилось — как же Советской власти без заводов обойтись! Выселить отсюда местных жителей, заменив их сознательными пролетариями, тоже не вышло. Значит, надо менять сам уклад ижевской жизни!

Даже слова “ижевец, ижевка, ижевцы” — для большевиков после восстания имели отрицательный смысл. Попробуй, назови жителя Сарапула сарапульчанином, он обидится: “Мы — сарапульцы!” Ижевск же рос за счёт приезжих, будучи столицей автономии и крупным заводским центром, так что новое самоназвание “ижевчане” у них уже не резало слух.

Но особенно невзлюбили большевики тех, на ком в мятежном городе держался весь уклад жизни — ижевок. Вот уж действительно, эти и коня на скаку остановят… Так, когда большевики во время Великого поста 1918 года хотели изъять в соборе метрические книги, ижевские женщины устроили на паперти целое сражение, во время которого изрядно побили члена местного исполкома. Подобную решительность они проявляли не раз.

“Однажды на митинге около Михайловского собора обсуждался вопрос о превращении собора в театр; для этого предполагалось убрать иконостас и устроить в алтаре сцену. Во время речи одного “товарища” о ненужности икон, на трибуне появилась его жена и со словами “ты с ума сошёл”, два раза ударила по щеке зарвавшегося реформатора. После столь неожиданного комического оборота, весь митинг загремел от смеха, и публика разошлась, не окончив вопроса о театре. Собор остался нетронутым”, — сообщала омская газета “Военные ведомости” в материале “Героическая страница. (Восстание ижевцев)”.

Этим женщинам выпала тяжёлая доля бросить нажитое годами хозяйство, свои дома и вместе с мужьями уйти из родных мест в неизвестность. Как могли, они и в боевом походе, в перерывах между боями под Уфой или в Сибири обустраивали скромный быт, заботясь о своих мужьях и детях. От Прикамья до Тихого океана долог путь, немало на нём появилось ижевских, в том числе, и женских могил — в гражданской войне, случалось и обоз становился передовой. А сколько их умерло от тифа, голода и холода во время Великого Сибирского Ледяного похода!

Ещё страшнее была участь оставшихся. “Как только красные заняли Нагорную часть, они немедленно, оцепив завод, извлекли оттуда около 400 рабочих, вогнали их в церковный двор и расстреляли из пулемётов. Затем началась расправа с жителями. Не были пощажены женщины и дети” (Газета “Военные ведомости”, 9 апреля 1919г.).

Расстреливали за всё: за участие в восстании, за сбор средств на нужды Народной армии, за сочувствие, за недовольство новой властью, за компанию, а то и просто так. Томская газета “Свободная Сибирь” среди прочих напечатала и такое сообщение: “При падении Ижевского завода вся интеллигенция поголовно бежала. Большинство бежало с семьями. 3-мя инженерами семьи были оставлены в Ижевске, в настоящее время имеются сведения, что семьи бежавших инженеров вырезаны поголовно”.

После своей победы большевики на страницах газет развернули настоящую травлю ижевцев, ижевского уклада жизни и характера. Немало в “Ижевской правде” досталось и женщинам: “В белогвардейском восстании немаловажную роль сыграла так называемая “ижевка”…Её куриный мозг не в состоянии уяснить причины происходящих событий…Она точит, пилит, изводит своего мужа нытьём, охами, вздохами и в конце концов создаёт у него настроение недовольства”.

А как вам карикатурный рисунок, изображающий толстую бабу-ижевку, пьющую молоко из огромного кувшина?! И стишок с соответствующим названием “Ижевские крокодилицы, или Кто у нас пьёт молоко?” рядышком с рисунком:

“Сытая коровница, спекулянтка вечная
Тянет через край.
Дети ж пролетарские — вопли бесконечные:
“Тётенька, мне дай!”
Будут, будут бедные в гробик заколочены
Дети бедняков.
А ижевка подлая растолстеет к осени
На восемь пудов”.

Азинский комиссар Илья Ароншам со страниц той же газеты призывает искоренять мелкобуржуазную сущность ижевцев, а ижевское сознание поднять до высоты пролетарского. Получается, ижевские мастеровые, работавшие в заводе не один век, вовсе не пролетарии — вот ведь сволочи, в достатке хотят жить! Ну да, диктатура пролетариата заставит быть как все. И в фельетонах, стишках, в статьях, речах, резолюциях всячески клеймится ижевский уклад жизни как вражеский.

Убийственная страсть

Массовые аресты, расстрелы, взятие заложников производились не только в Ижевске. Вот лишь один из документов того страшного времени — список расстрелянных в Воткинске 126 “белогвардейцев, контрреволюционеров и предателей”. Среди них встречаются и фамилии женщин: Сазонова Надежда, Соколова Дарья, Шехерова Зинаида, Чернышова Варвара… Не исключаю, что с военной точки зрения большевиков они расстреляны вполне обоснованно, например встречается такое “за участие в белой гвардии, контрреволюционерка, выдавала большевиков. Но “за участие в сборе средств на нужды Народной армии и за знакомство с Юрьевым” — всё-таки явный перебор.

Обывательская жизнь того времени полна опасностей, поскольку власть меняется: белые, красные, снова белые, опять красные — и всем надо где-то спать, есть, и все стреляют и расстреливают. Но вот запись из дневника священника Михаила Елабужского, которому не верить нельзя, ибо вся его жизнь — высокое служение: “…Сами красные отступили из Вавожа около полудня, взявши до Водзимонья баб и ребятишек, как прикрытие”. Даже коммунисты вряд ли смогут упрекнуть белых в подобном.

Белогвардейские газеты просто переполнены сообщениями об издевательствах над женщинами. Красные на такую “мелочь” внимания не обращают вовсе. Вот комиссар Антошович в пьяном виде охотится с пулемётом… на зайцев в одном из сёл Сарапульского уезда. Красноармейцы продотряда гонят зверушек на него, а он их — длинной очередью. В селе крик: “Убили!” Комиссару весело: “Вместо четвероногого зайца о двух ногах подстрелил!” Оказалась убита поповская дочь. Вечером за самогонкой Антошевич посмеивается: “Пролетарская пуля — не дура!”

Не менее страшно и городскому жителю.

“Сибирская жизнь”: “Сарапульский кошмар. Сарапуль представлял из себя сплошной ад, один сплошной ужас. Нет слов для передачи кошмара сарапульской жизни. Достаточно, например, сказать, что сарапульский военный комиссар предписал начальнице сарапульской женской гимназии о том, что гимназистки в возрасте от второго класса, не имеют права отказываться гулять с красноармейцами.

Стон стоял в Сарапуле, как в центре города, так и на окраинах. Всех появляющихся на городских улицах после 9 часов вечера безжалостно расстреливали. Днём проходили массовые аресты. Красноармейцы врывались в квартиры, где были дети — гимназистки и грубо заявляли: — Мы остаёмся здесь спать, и вы не имеете права уходить из дома…

Женщины не смели показываться на улицах города. Сарапульская больница полна гимназистками, заболевшими сифилисом”.

“Наша заря”: “Из Сарапула продолжают получаться самые печальные вести о хозяйничанье там красных насильников… Во исполнении приказа из Москвы: брать как можно больше заложников, ночью окружили кварталы в центре города, сделали повальный обыск и, за неимением мужчин, взяли с постели в заложники многих преимущественно интеллигентных или состоятельных женщин…

Ещё до своего бегства из Сарапула большевики тщательно выискивали и расстреливали жён офицеров, служащих в рядах Сибирской армии, причём не щадили и детей”.

Через две недели та же “Наша заря” в материале “Вести из Сарапула” сообщала: “Расстрелы сперва опубликовывались, затем расстреливали без публикации. Расстреляны начальница женской гимназии Никольская за участие в сборе пожертвований для Народной армии, вместе с нею библиотекарша земской больницы. Близ города обнаружены около 600 трупов, не глубоко зарытых, из них меньше пятой части горожане, остальные крестьяне, расстрелянные за неуплату чрезвычайного налога”.