Пожалуй, для Советской власти, как ни для какой другой особенно опасны были творческие люди. Эти отчего-то строем под конвоем отказывались идти в “коммунистический рай”. А те, кто увлекался идеями социализма, чересчур быстро и плохо кончали. Перо, кисть, ноты — то же оружие. Но пока-то вырастет новая смена убежденных в правоте большевизма творцов!.. А ведь надо еще разбираться с той интеллигенцией, что досталась Советской власти от проклятого царского режима: учителями, врачами, адвокатами, журналистами, артистами…
У этих вечная фига в кармане: вроде и говорит верноподданные слова, а все “белогвардейские уши” торчат. Разрушение старого и создание нового мира — в немалой степени относится это к искусству, творчеству, гуманитарным наукам. Ну, как было уцелеть в 1920-30-е гг. краеведам и честным историкам, когда, пусть и невольно, они сравнивали “счастливое настоящее” с “мрачным прошлым”!
В годы революции и гражданской войны еще проще было — знай, круши, бей, рви все эти буржуазные выдумки для красивой жизни! Самые “продвинутые” и честные из большевиков, конечно, пытались сохранить “достояние республики” для потомков из “светлого будущего”, но все-таки большинству малообразованного простонародья, воюющего на любой стороне, милее были не “каменные бабы” — древние статуи, а живые, ядреные, работящие девки.
Разумные развлечения
Без комиссарского догляда культура, понятное дело, не проживет никак! В Прикамье особенно ясно это стало после поражения Ижевско-Воткинского восстания. А ну как снова эти несознательные рабочие и крестьяне поддадутся на буржуазную пропаганду! Воспитывать их надо, к ногтю прижимать не только экономически, но и духовно. На “культурную работу в тылу” большевики отпускали немалые средства. По приказу Луначарского по всей стране организовывались кружки “пролеткульта”, открывались подотделы “разумных развлечений”. В сей “пролеткульт” под страхом обвинения в саботаже насильно привлекали, в первую очередь, учительство.
“Беспартейному” руководство культурой не доверишь. В одном из сел Сарапульского уезда руководителем местного “пролеткульта” назначили товарища Г.И. Просунова. Помимо культуры, он уже руководил волостным отделом народного образования и был членом комбеда. “По профессии слесарь, по происхождению мещанин, по политическому мировоззрению самый ярый коммунист, Просунов был обеспечен председательским портфелем местного исполкома, но… за ним числился грешок в 50.000 рублей народных денег и, несмотря на то, что “дело” было прекращено, ввиду “чистосердечного раскаяния коммуниста Просунова” портфель председателя ускользнул из его рук. Приятели по партии и грабежам искренне жалели Просунова и негодовали на членов ревизионной комиссии: “Тоже коммунисты… своя своих не познаше!”
Надо погоревшего на воровстве товарища куда-то пристраивать. Ну а поскольку “дельный коммунист” Просунов еще и “ругаться мастак”, направили его руководить образованием — с “буржуйками лаяться”. Жаль, конечно, что новый заведующий отделом народного образования совсем неграмотен, да ведь Просунов и не в такие переделки попадал, зато аж в самой Москве бывал.
Для начала поехал Просунов в Сарапул, привез оттуда брошюрку о “единой трудовой советской школе”. Вызвал к себе учительницу, заставил для себя прочесть брошюру вслух, да не один — два раза, чтобы уж наверняка усвоить принципы советской трудовой школы, Усвоив, на следующий же день он собрал местное учительство и объявил:
1. Иконы из школ выбросить.
2. Молитв не петь.
3. Попа в школу не пущать.
4. Божественные книги сжечь.
5. Разучить немедленно с ребятишками пролетарский гимн “Интернационал”.
6. Школьных сторожей и сторожих уволить. Мыть полы, колоть дрова и топить печи должны сами учащиеся трудовой школы, и проч. и проч.
Это бы и ничего, пущай ребятишки к труду привыкают — чай, не баре! Но вскоре отправился Просунов по своей волости “проведать своих саботажников”. Из поездки вернулся он с тремя заарестованными учительницами — “саботажницами”: у кого-то иконы висели, у кого-то божественные книжки были обнаружены, а у одной арестованной “даже в спальне лампадка перед иконой теплилась”. Все три учительницы доставлены были прямиком на заседание исполкома, но получили мягкий приговор — арест на 3 суток. “Учителок” отправили под конвоем в “холодную”, а Просунов гордо доложил исполкому, как он накрыл “буржуек”. Коммунисты были в восторге: “И этакому-то верному бойцу партии из-за каких-то грошей ходу не дали!”
А тут и праздник подошел — первая годовщина октябрьской революции. То-то Просунов засуетился. В отделе на самом видном месте лозунг повесил, написанный под его диктовку: “Да здравствует трудовой принсеп!” За три же дня до праздника собрал учителей и приказал за оставшееся время подготовить спектакль. Как “саботажники” не отговаривались, что в три дня и декорации не успеть сделать, и роли разучить — спорить было бесполезно. Просунов пригрозил и пообещал “авансию” на расходы.
Выбрали комедию “Не в свои сани не садись”. Пьесу прочитали комиссару и получили милостивое одобрение.
В день спектакля Просунов, уставший на демонстрации, напился. Но ведь дело для коммуниста выше всего, уж он ругался, уж он суетился перед представлением! В конце концов за кулисами и уснул. Так без него спектакль и начался. Проснулся комиссар, сладко зевнул, свернул “собачью ножку”, хотел прикурить, но спичек при себе не оказалось. В это время на сцене один из актеров, отчитав монолог, по роли закуривает папиросу. Недолго думая, Просунов из-за кулис выходит на сцену и, пошатываясь, направляется прикуривать к актеру. Зрители в восторге, рукоплещут ошалевшему комиссару, учителя пытаются увести Григория Иваныча со сцены, чтобы совсем спектакль не сорвать, а он все напирает — огонька требует. Наконец, председатель исполкома увел коллегу за кулисы.
После окончания спектакля еще не протрезвевший Просунов снова вышел на сцену и объявил танцы. Охрипшая от частушек гармошка завизжала польку, а комиссар подхватил за талию одну из учительниц, вытащил ее на сцену и пустился в пляску, дико топая ногами. Шум, хохот, остроты подвыпившей части публики в адрес учительницы. И вдруг она, словно подкошенная, повалилась на пол. Публика затихла, женщину вынесли в бессознательном состоянии. А комиссар Просунов стал держать речь о… разумном развлечении, которого без Советской власти мы и не знали:
— Да здравствует, товарищи, товарищ Луначарский и трудовой “принсеп”! Ура! — и Просунов заорал во все горло “Интернационал”.
На другой день товарищи по партии единодушно вынесли Просунову… благодарность за его “энергичное участие в той культурной работе, которая должна закрепить тыл”.
Автопортрет в интерьере
Просматривая красные и белые газеты времен гражданской войны, конечно, во фронтовых сводках, в первую очередь, обращаешь внимание на родные названия. И сердце бьется сильнее, когда прочтешь сообщение о взятии знакомого тебе не понаслышке населенного пункта: “Под мощным ударом частей ген. Вержбицкого, зашедших в тыл красных, пал Воткинский завод. Благодаря удачному маневру наших войск, красные попали в мешок”.
А вот и еще одно прикамское название: “При движении на г. Сарапул 8 апреля нами взят Михайловский завод, что в 23 в. к востоку от Сарапула”. Это уже Осинский уезд Пермской губернии, но к нему в то время относилась и Камбарка. Места здешние хорошо были известны восставшим против большевиков в 1918 году ижевцам и воткинцам. Отсюда отряд воткинцев под командованием поручика Андрея Болонкина совместно с партизанским отрядом из жителей Михайловской волости под командованием прапорщика Преснова выступили на разгром немалого подразделения Блюхера, возвращающегося из рейда по белым тылам. И вот снова Михайловский завод освобожден.
Колчаковцы немало изумились, увидев, как хозяйничали красные в родовом имении известных русских художников Александра и Павла Сведомских. Располагалась здесь какая-то тыловая часть 2-й советской армии. Военные комиссары были в негодовании, что имущество умерших художников до сих пор “не социализировано” — куда местный совдеп только смотрит! На следующий же день библиотеку передали в клуб коммунистов, а художественные ценности попросту растащила толпа. Статуэтки из Рима свалили в кучу. Коммунисты в поисках “реальных ценностей” недовольно пинали их ногами. Насмешки и удивление у красноармейцев вызвала коллекция сибирских костюмов и деревянных идолов, собранная Павлом Сведомским во время работы над картиной “Ермак”. Совсем новой власти были непонятны эти “барские забавы” и столь “непроизводительная трата денег” умершим художником, который “кроме глины, дерева да камня ничего не сумел приобрести путного”…
Вскоре строители “нового светлого будущего” добрались до винного погребка и закончили свой трудовой день грандиозной пьянкой. Несколько десятков бутылок старого вина и были для них единственной “реальной ценностью” среди имущества “сумасшедшего барина”.
А вскоре по приказу окружного интенданта 2-й армии товарища Ольмерта большую мастерскую братьев-художников отвели под портновскую и картузную мастерские. “Приехавшие красноармейцы-мастера, осмотрев студию, быстро смекнули, что громадные полотна картин … представляют действительно большую ценность… как подкладочный материал!..
На другой же день одна из лучших картин… “Ночь в Каире” была безжалостно изрезана на подкладку в картузы (для прочности фасона!”-писала в 1919 году газета “Свободная Сибирь”. На подкладку пошли бы и прочие картины художников Сведомских, если бы не пришлось большевикам срочно отступать под натиском колчаковцев, почему и стало красноармейцам не до красоты и прочности своих картузов.
Кое-кто из местных граждан пробовал выступить против хозяйничавших в усадьбе коммунистов за их варварское уничтожение культурных ценностей, но в ответ получили клеймо “прихвостней буржуазии” и обещание построить на обломках старой буржуазной культуры здоровую свою — пролетарскую культуру. То-то после прихода белых пришлось поломойкам за поденную плату выскребать остатки “здоровой пролетарской культуры” и “нерукотворные памятники” красных дикарей из дома художников Сведомских.
Картины П. Сведомского пойдут на красноармейские фуражки.
Использованы материалы газеты “Свободная Сибирь” за 1919 год.