Штыковая атака

Мечты интернационалиста

Именно так назывались стихи в прозе, опубликованные в сарапульской газете “Воля” еще в феврале 1918 года. Между прочим, “Воля” — орган партии социалистов-революционеров, то бишь, эсеров. Автор же стихов Павел Красноперов, судя по всему, один из наиболее влиятельных эсеров-максималистов, председатель исполкома Сарапульского уездного Совета депутатов.

Максималисты, конечно, большевиков не жаловали, дело доходило и до вооруженных столкновений, но все-таки именно они в самый критический момент лета 1918 года встали на защиту Советской власти. Павлу Агафангеловичу Красноперову и было-то всего 28 лет, когда его вместе с братьями расстреляли недавние почти соратники по партии, восставшие против большевиков. Увы, как отмечено историками, “политические его взгляды постепенно эволюционировали к большевизму…” Гибель бывшего члена Центробалта, комиссара миноносца “Прыткий”, прибывшего в родное Прикамье с отрядом балтийских моряков по указанию Петроградского Совета, была печально закономерной — революционных матросов, кои изрядно покуролесили соратники по партии, здесь особенно не любили.

Но пока балтийский “братишка” еще на вершине сарапульской власти, в том же номере “Воли”, в соседнем столбце напечатана резолюция большевистского митинга, его председателем как раз и был предполагаемый автор стихотворения: “Мы, товарищи матросы, солдаты и рабочие… пришли к следующему заключению. Изъять всех приспешников буржуазии, сидящих в демократических учреждениях и борющихся за интересы буржуазии на народные деньги и подрывающих доверие народа к Советской власти… Арестовать всех саботажников, всех призывающих открыто не подчиняться Советской власти. Мы во всеуслышание и громко заявляем: долой грязные руки, долой саботажников, долой провокаторов и контрреволюционных заговорщиков!..”

Ну ладно, это речи на митингах, где вряд ли звучит “музыка революции”, но ведь вот рядом стихотворение, пусть и в прозе — “Мечты интернационалиста”. Уж тут-то душа поэта-матроса Павла Красноперова выплеснулась в “порыве революционного экстаза”!

Я рожден был в забытой и грязной деревне,
Я вырос в грязи порабощенным рабом капитала,
Я на трупах рожден, и зачат на крови борьбы всех народов,
Я конечность любви, я погибну в борьбе за рабов,
Я в кварталах сырых, полутемных ютился изгнанным,
Где над телом царили бичи палачей, я там боролся и бился,
Иль старался смириться и слова утешенья сказать угнетенным.

Надо ли продолжать далее, друзья мои?! Даже не касаясь художественных особенностей данного текста, ясно, что дело пахнет не керосином для пожара “мировой революции”, а обычной психиатрической клиникой. Особенно хороша концовка: “И зажгу я сердца у друзей для последней борьбы”. Надо честно признать, автору это вполне удалось, как бы не злословили мы через 90 лет. Хочется надеяться, что не ошибся он и в другом — борьба та и впрямь была последней.

Острый вопрос

Матрос-революционер Павел Красноперов называл себя интернационалистом. Надо сказать, что Советская власть вообще с большой опаской относилась к любым национальным движениям и национальной интеллигенции. Позже национальную карту большевики сами разыграли удачно: мол, лишь при Советах появились первые удмуртские ученые, учителя, врачи… И так, да не так! Разве не учился в Казанском университете И.Н. Волков, а в Петербургском — С.П. Барышников?! А вот Т.К. Борисов сначала поучился на историко-филологическом факультете Петербургского университета, но в конце концов выбрал медицину — окончил медицинский факультет Казанского университета. Все трое выходцы из удмуртской деревни, и все подались в революцию — вместо трудной работы на благо своего народа. Волков умер от туберкулеза еще в 1919 году, а Борисов с Барышниковым сгинули в заточении. Как говорится: за что боролись…

Принято считать, что удмурты поддержали Советскую власть, а сами охотно шли в Красную армию. Ссылаются при этом на “удмуртскость” Особой Вятской дивизии, сыгрывшей немалую роль в разгроме Ижевско-Воткинского восстания. Пожалуй, будучи миролюбивым народом, изначально ненавидевшим солдатчину, удмурты и рады были бы не воевать, да ведь против мобилизации не попрешь! Костяк же Особой Вятской, как известно, составляли латыши и питерцы — попробуй тут не пойди в атаку!

Что из себя представляет власть комиссаров — удмурты поняли еще по продотрядам. Закрытая для чужих мир — община удмуртской деревни, где никогда, в отличие от тех же русских деревень, не было нищих, а в большинстве семей хлеб хранился от урожая за несколько предыдущих лет, попросту не могла принять лозунг Советской власти: взять все и поделить! И не случайно скитавшийся по нашей губернии после побега уфимский общественный деятель И.Ф. Колесов в своих воспоминаниях также утверждал, что вятские и удмуртские крестьяне были настроены антибольшевистски. О неприятии большевизма алнашскими удмуртами пишет в своих воспоминаниях и В.М. Молчанов, непродолжительное время возглавлявший дружину местных жителей: “Казалось, что все населяющие волость собираются воевать с большевиками… Коммунисты до того были ненавистны, что каждый день я узнавал — такой-то убит, такого-то поколотили так, что не выживет. Я пытался все это ввести в более или менее законные рамки…”

То-то попотели уже в наше время революционные по духу историки, опровергая эти слова ставшего впоследствии командиром колчаковской Ижевской бригады, а затем и дивизии генерала Молчанова. Мол, именно алнашская земля дала больше всего сторонников Советской власти и создания автономии! А никто и не спорит: алнашца Т.К. Борисова в первый раз обвинили в сепаратизме еще в 1922 году, в первый раз осудили в 1928-м, а сгинул он в лагере в 1943-м; алнашец К.С. Яковлев казнен вместе с Кузебаем Гердом на Соловках в 1937-м; алнашец П.Д. Горохов, арестованный еще в 1932 году по делу “СОФИН”, закончил свою жизнь в 1943 году в Тюмени; алнашцу М.Н. Тимашеву поначалу дали 10 лет, а в 1937-м таки расстреляли; подвергалась аресту в

1930-х и Ашальчи Оки, жизнь которой теснейшим образом связана с алнашской землей; отбывал заключение и ссылку и ее брат Айво Иви… Так Советская власть расправилась со своими сторонниками по гражданской войне и строительству удмуртской автономии. Но, судя по воспоминаниям белогвардейского генерала, таких в Алнашской волости, слава Богу, было немного.

Да Бог с ними, “приспешниками капитала”! Давайте почитаем газету “Борьба”, издаваемую политотделом 2-й Красной армии: “…На улицах Ижевска валяются убитые вотяки и другие сознательные предатели, или обманутое буржуазией и офицерством дурачье”. Из этой цитаты уже не столь очевиден вывод о поддержке Красной армии удмуртским народом. Выходит, и в Прикамской Народной армии удмуртов было немало, несмотря на преимущественно сельский уклад жизни и малое их количество в городах-заводах.

Против кого дружите?

И все-таки истинное прозрение по национальному вопросу в гражданской войне дает только поэзия. Из стихов того времени ясно, что для большинства большевиков (уж извините за такой оборот!) слова “вотяк” и “контрреволюционер” — синонимы. Да вот и пример! Уже пал Ижевск, восставшие с боями уходят в сторону Воткинска, а красноармейский поэт печатает в газете “Борьба” стихи:

Город бывших белых
Буржуазных сил,
Ижевск обалделый
Тихо опочил.
Не слыхать тревожных
Заводских гудков,
И бегут на Воткинск
Банды вотяков.

Через пару недель другой красноармейский поэт печатает очередной “шедевр” под названием “Песенка про вотяка”:

Ижевская белая гвардия
Разбежалась по кустам.
Чрезвычайная Комиссия
Ловит их и тут, и там.
Вот попался ей вотяк —
Рваный, драный и в лаптях.
Озирается как волк,
Взять себе не может в толк,
Что попался к красным он —
Ведь бежать хотел на Дон…

Признаемся честно, типичный портрет бойца Прикамской Народной армии, не случайно красноармейцы называли их лапотниками, в том числе ижевцев и воткинцев — что уж говорить о крестьянах! То, что плененный красноармейцами вотяк хотел бежать на Дон, делает ему только честь — именно туда стремились все честные люди России, однако же к Колчаку было много ближе.

Стихотворное описание допроса вотяка еще раз подчеркивает, что в это время большевикам плевать на любой национальный характер — какое им дело до разных народов, коль есть лишь Интернационал!

Врет вотяк и так, и сяк —
Он вояка и кулак…

Ну а если вы стихов не любитель, так можно фельетончик под названием “Изловил” почитать. В нем выкинутый стоптанный ботинок красноармейца сталкивается с местным “сумнительным” лаптем:

— А ты здешний?
— Кто? Я-то? Тутошний. Вяцкой я. Ижевский значит
— В белогвардейцах служил? За Учредиловку, небось, ратовал?
— Что же будешь делать, товарищ, насильно мобилизовали…не успели мои лычки дюже подсохнуть, а меня напялили на вонючую ногу вотяка из Завьялова, и с той поры ни днем, ни ночью спокою не было. Что ни день, то отступать, что ни ночь, то бежать…

Фельетон В. Октавина заканчивается в духе времени: бдительный красноармейский ботинок тащит белогвардейского лаптя в “чрезвычайку”.

В сравнении

Высокого “штиля” и сатиры полно было не только в красной прессе, но и в газетах восставших против большевиков Ижевска и Воткинска. Вот только посылы для этого были порой совершенно противоположны. Революционный сознательный читатель, поди, от умиления проливал слезы, читая в “Борьбе” стихотворение с дивным названием “Посвящается Ленину-Ульянову”:

Не волна струей холодной
Бьет о каменный утес,
То над долею народной
Рыцарь честный, благородный
Проливает море слез…
То не вихрь бушует в поле,
Пыль взметая к облакам,
Не орел парит на воле,
Чуждый рабства и неволи
Ввысь к лазурным берегам,
То Народный Вождь стремится
Силу грозную собрать,
Он зовет нас дружно слиться,
Чтоб Свободы не лишиться,
Чтоб Свободу отстоять.

Ну и так далее! Серьезное произведение сотворил А. Дукур! Только у этих гадов-ижевцев ничего на свете святого нет. И газетка их гадкая “Ижевский защитник” напрасно над вождями, о народе радеющими, издевается:

Троцкий скачет, Ленин “оды”
Все старается создать,
А Свердлов насчет “свободы”,
“Мира, хлеба” хочет дать.
Бонч-Бруевич в суматохе
Залезает в волоса,
А кругом-то ахи, охи,
Где Вы, где Вы, небеса?!
Расставаться надо с властью,
Весь встает уже народ.
Коммунизм же только частью,
А не весь пошел вперед.
Что тут делать? Блага даны,
Всех декретов вороха
Собирайте в чемоданы,
Берегите потроха!

Тоже, конечно, не шедевр поэзии с точки зрения эстета, но, думается восставшие против большевиков мастеровые читали с удовольствием. А вот хлесткое стихотворение Александра Рогозина, уже погибшего в бою, как ни странно, и сегодня задевает, несмотря на ернический тон. Называется оно “Колпак с бубенцами”:

Тили-тили-тили — бом!
Исполком и Совнарком,
Совнароб и Совнархоз, —
“Коммуначеский” психоз.
Ах, не месяц, чуть не год
Были мы полны забот!
Много ссыпано в народ
Мира, хлеба и свобод!
Дан был нам и внешний мир
Тощ, безвыгоден и сир,
Но зато своя война —
И обширна, и жирна!
Сколько стружек и трухи,
Лебеды и шелухи
Всякий умственный Совдеп
Приказал считать за хлеб.
А к свободе всех сортов
Постарались также дать
И хожденье без портов,
И свободу умирать…
Благ бумажных — целый воз!
Совнароб и Совнархоз,
Исполком и Совнарком…
Тили-тили-тили — бом!..

Вот на этой грустной ноте и позвольте закончить разговор о времени и поэзии. Думается, к теме этой мы еще не раз вернемся. Стихи, конечно, не исторический документ, но порой именно в них сконцентрированы приметы сложной и противоречивой эпохи гражданской войны.

Использованы материалы ЦГА УР