За линию фронта

Трудный выбор

Ижевско-Воткинское восстание раскололо жителей этих городов на два, а то и более, лагеря -- порой абсолютно непримиримых. Кто-то в силу обстоятельств оказался в Народной армии восставших, кто-то -- в Красной армии. И на практике осуществить свой душевный выбор не всегда предоставлялась возможность: боялись за семью, обвинения в дезертирстве и, соответственно, в случае неудачи -- расстрела.

Да и, признаемся честно, у каждой из партий и группировок была своя наживка, от которой так трудно порой отказаться. Известно, у политиков плохих идей не бывает -- все они о благе народа помышляют (даже Гитлер!), вот только вопрос -- за счет чего и кого достигается это благо, ну и, конечно, кто им будет пользоваться, если, конечно, доживет до светлого будущего.

«Мы знаем, что ижевцы и воткинцы вынуждены были принять большевистскую программу, но потом увидели, что большевизм несет гибель всему народу, несет рабство, издевательство над личностью, разорение селам и городам, насилие над женами, сестрами и матерями, избиение женщин и дряхлых стариков и всех тех возрастов, которые осмелились возражать комиссарам.

Трупами замученных ваших жен, сестер, матерей, стариков отцов и вашими большевистские комиссары заваливают овраги и ямы. Чтобы стряхнуть этот ужас, вы, первые из рабочих, смело восстали против большевиков. С молотами, топорами, рогатинами и даже кулаками вы пошли на них, почти голыми руками вы отнимали у извергов винтовки, пулеметы, орудия и снаряды и этим оружием уничтожали наших поработителей. В то время, когда горстка героев-сибиряков и доблестных чехов отчаянно боролась на востоке против диких мадьярских банд, русских каторжников и арестантов, … вы, дорогие братья ижевцы и воткинцы, боролись на западе, окруженные кольцом таких же большевистских банд», -- писали раненые 171 сводного эвакуационного госпиталя в томской газете «Сибирская жизнь» в августе 1919 года.

Не секрет, что иные из рабочих, прежде вступивших в коммунистическую партию, увидев воочию методы новой власти, решили примкнуть к восстанию. Других удерживал от выхода из партии страх. Известный меньшевик, участник восстания И. Г. Уповалов, описывая в воспоминаниях свой арест в Воткинске летом 1918 года, приводит слова охранявшего его часового-рабочего:

-- …Мне совестно стоять перед тобой с этой несчастной винтовкой. Но я вынужден это делать. Я коммунист с апреля месяца 1917 года. Записался я в эту партию по глупости, так же как и многие другие. Все мы не могли устоять пред теми обещаниями, которыми осыпали нас большевики, пока они не были у власти. А когда власть взяли и повели разбойничью политику, стали разгонять Советы рабочих депутатов и безжалостно душить свободу, тогда я увидел, что грубо ошибся, затесавшись в эту партию, и поспешил выбраться из нее. Вот уже больше полугода, как я заявил, что ухожу из партии, отдал членский билет и не платил членский взнос. Но, несмотря на все это, неделю тому назад вызвали меня в исполком, где мне заявили, что я коммунист и должен записаться в Красную армию, в противном случае пригрозили мне расчетом из завода и обещали считать меня как дезертира, а дезертиров они расстреливают…

Побег из красного Глазова

Но и тем, кто давно и сразу сделал свой выбор, порой не так просто было пробиться за линию фронта к своим или хотя бы дождаться их. Вот несколько офицеров и солдат через красные заставы чудом пробрались в занятую колчаковцами Пермь. Сотруднику газеты «Освобождение России» они рассказывают о своих мытарствах:

-- Мы бежали из Глазова. Побег был задуман давно, не представлялось лишь случая. Со взятием же Перми все мы, вздумавшие бежать, решили попытать счастья. Сфабриковали документы, приобрели план, оружие, достали лошадей. В день побега пустили слух, что едем в одну из ближайших деревень «кумышку пить», что вообще не возбранялось, и вечером, часов в шесть, выехали. Между прочим, метель была сильнейшая и в трех шагах ничего не было видно.

Объезд мы делали большой, от деревни к деревне, от села к селу, спасибо крестьянам -- помогли, добрались до села… По собранным сведениям белые были недалеко. Предстоял решительный момент. Кругом по деревням были раскиданы заставы красных. Точно узнать их расположение мы не могли и, нерешительно покружив на месте, чуть не нарвавшись на одну из застав, в конце концов поехали на авось, думая прорваться. От деревушки, находящейся верстах в 120 от Перми, поехали лесом. Но не успели пробраться и полверсты, как впереди за деревьями заметили каких-то людей.

-- Погнали было на них -- стрельба… Одну лошадь ранили в живот и шею. Пришлось повернуть к деревушке. Кое-как выбрались из-под обстрела и на опушке залегли в цепь. Минут через десять появился и противник. Двое из нас замахали платками и пошли вперед -- те тоже выслали двух, и между парламентерами произошло примерно следующее:

-- Вы кто?
-- А вы кто?
-- Кто вы такие?
-- А вы кто такие?
-- Сперва вы скажите.
-- Нет, сперва вы!

Наконец наши прямо заявили, что мы идем к белым и… таинственные незнакомцы оказались местными крестьянами-партизанами.

Обрадовались, расцеловались, и к вечеру с проводниками мы подъезжали к заставе регулярных Сибирских войск.

Журналист колчаковской газеты, естественно, поинтересовался впечатлением от последних дней пребывания на территории красных.

-- Великолепное! Можно сказать вполне определенно, что красные чувствуют себя неважно. О Перми очень долго официально не было ни слуху, ни духу -- словно ее не существует. Среди населения шепотом говорили, что белые от Перми близко, но «за распространение ложных и контрреволюционных слухов» таскали в чрезвычайку. Нервничали они ужасно. У директора местной гимназии, например, было три обыска в одну ночь. В Глазов начала вливаться каша дезорганизованных частей, причем интересно, что дикая орда насколько была напугана сибиряками, настолько же озлоблена на своих комиссаров и «коммунистов» всех рангов и степеней.

…Что касается настроения населения, то я не встречал буквально никого, кто хоть сколько-нибудь терпимо относился к красным.

Ненавидят их все. Крови и разорения чем дальше в Россию, тем больше, и в Глазове все только и живут надеждой на скорый приход белых.

…Относительно мобилизованных в Глазове за последнее время -- то, кроме одного-двух «партийных» на роту, они настроены крайне угнетенно, что вполне естественно, т.к. особенно сильна ненависть к красным в деревнях.

Кстати, отходя, красные страшно бесчинствовали по деревням -- мужское население забирали с собой, скот вырезали. Многие деревни, через которые мы проезжали, были совершенно пусты, так как население разбежалось по лесам.

Живые и мертвые

Живые уходили к своим, а их павшим соратникам выбирать не приходилось, в какой земле лежать, на чьей территории -- красной или белой. Такое ощущение, будто противостояние продолжалось и после смерти.

Любой усопший достоин человеческого погребения, но ведь для верующих людей дико и странно выглядели могилы безбожников, ниспровергателей веры, палачей духовенства в освященной земле при храмах. Так было в Ижевске, в Воткинске и в сотнях других населенных пунктов. Даже с санитарной точки зрения: захоронение двухсот человек в центре Воткинска, на Соборной площади возле пруда, в то время когда люди от болезней сгорали за пару дней -- несколько чревато… Не наше дело обвинять 90 лет спустя осквернителей могил -- и красных, и белых: их ждет другой суд, на котором не будет политической конъюнктуры.

Тревожит другое. В дни революционных праздников к могилам большевиков как прежде несут цветы их последователи -- это нормальная практика в человеческом обществе. Памятников красным героям гражданской войны у нас немало: в Балезинском районе -- 10, в Дебесском -- 10, в Кезском -- 8 и т.д. Но куда в дни поминовений принести свой поклон потомкам тех, кто сгинул в ужасной гражданской войне на другой стороне? Сохранилась ли в Удмуртии хоть одна могила павших здесь в 1918--19 гг. восставших рабочих или белых воинов? Немудрено, что такой резонанс вызвало перезахоронение неизвестных останков (повстанцев, красных, белых, мадьярских, латышских или китайских наемников?), найденных при строительстве окружной дороги. Их поспешили объявить защитниками восставшего Ижевска -- вполне может быть!

В Воткинске недавно по записям в дневнике известного краеведа И. А. Добровольского обнаружили и привели в достойный вид могилу тринадцати бойцов Народной армии, сражавшихся с красными под командованием штабс-капитана Г. И. Мудрынина. В том бою погибло три десятка повстанцев, но многих из них захоронили в местах семейного упокоения, рядом с родными могилами на этом же приходском кладбище.

В соседней Перми на старейшем в городе Егошихинском кладбище сохранилось несколько десятков захоронений офицеров и солдат Колчаковской армии, погибших на поле боя, умерших в госпиталях от ран или расстрелянных чекистами. Судьбы некоторых из них поразительным образом пересеклись с Удмуртией. Воспользуемся списком, материал для которого предоставил М. Г. Ситников.

26 января 1919 года погиб в бою штабс-капитан Александр Степанович Марсеев. Это наш земляк, он родился в Сюмсинской волости Малмыжского уезда Вятской губернии. До войны работал техником, в 1914-м пошел добровольцем на фронт. После окончания школы прапорщиков служил в 56-м Сибирском стрелковом полку. Отличился в боях под Ригой, за что получил офицерский Георгиевский крест. Видимо, солдаты уважали офицера, коль в 1917 году, еще в «керенщину», выбрали его комиссаром корпуса. После конфликта с Крыленко (нарком, Верховный главнокомандующий) независимый офицер демобилизовался по ранению. Поначалу работал на угольных копях, а затем приехал в Пермь и поступил на Мотовилихинский завод.

В августе 1918 года А. С. Марсеев вступил в тайную антибольшевистскую организацию, немало сделав для нее. Сформированный им отряд в несколько десятков человек активно способствовал освобождению Перми во время штурма города пепеляевцами. Почти месяц он выполнял различные работы, столь необходимые в только что освобожденном городе: был уполномоченным по гражданской охране Перми, занимался разгрузкой железнодорожных станций… А потом, видно, натура боевого офицера не выдержала рутины хозяйственной уже тыловой жизни. Штабс-капитан А. С. Марсеев был убит в бою, участвуя в наступлении 1-го офицерского Пермского полка.

Еще одно захоронение, которое напрямую связано с Удмуртией: 11 апреля 1919 года при следовании из Оханска в Глазов был убит под Дебесами прапорщик Валерий Константинович Вилленский. Родился прапорщик в Могилеве, успел повоевать в германскую войну.

Успенский собор Егошихинского кладбища

Есть на Егошихинском кладбище несколько могил тех, кто погиб или был смертельно ранен в боях за Глазов: штабс-капитан Петр Страдзе, поручик Николай Захаров (35 лет), поручик Александр Харитонов (26 лет), подпоручик Николай Степанов (22 года), штабс-капитан Сергей Сорокин (24 года)… Все они упокоились в родной земле, стали ее частью -- в отличие от тех своих соратников, кто оказался в эмиграции.