Прощание с Харбином

Где-то там, далеко за Китаем,
За Сибирью, за Камой-рекой,
Город мой в тишине засыпает --
Дорогой и безмерно чужой.
И кино крутят в бывшем соборе,
И нет весточки из лагерей…
Ах наводчик на красном линкоре,
Не спеши и прицелься верней!

Беспокойство от Харбина

Старый Харбин

Пройдя с боями всю Сибирь и Дальний Восток, ижевцы и воткинцы поначалу и в эмиграции думали о борьбе с большевиками. Даже находясь на чужбине -- в Харбине и Шанхае, они, так или иначе, вносили сумятицу в умы тех, кто остался на родине. Воткинско-Ижевский союз и возглавлявшие его полковники Г И. Мудрынин и В. Н. Дробинин делали все, чтобы «сохранить эмигрантов как боевую силу». Тесно связаны были они со знаменитым РОВСом (Русским обще-воинским союзом), Дальневосточный отдел которого в Китае возглавлял генерал М. К. Дитерихс.

Советская власть, ослабившая гайки с введением НЭПа, в 1924 году пошла на амнистию и тем, кто сражался против Красной армии в последних боях на Дальнем Востоке. Многие «клюнули» на такую приманку и вернулись домой, даже устроились на родной завод. Меж тем в Ижевске и Воткинске многое поменялось -- в первую очередь заметно обновился кадровый рабочий состав оружейного завода, появилось много приезжих из центральных губерний, не связанных корнями и традициями с ижевской жизнью. Все чаще вернувшиеся ощущали себя на родине чужаками. Нередко вслед им неслось: «Понаехали тут из Харбины какой-то!..»

Тем не менее чекисты всерьез были обеспокоены харбинским влиянием на «нестойких» в политическом смысле ижевцев и воткинцев. «Поступали данные, что член руководства ВИС Николай Анкудинов уже выехал в Ижевск для организации восстания. А в городе оружия было с избытком. Ижевские же харбинцы, по оперсводке ОГПУ, вели оживленную переписку, активно восстанавливали старые связи… Вернувшись из Харбина на родину… участники восстания явно были недовольны уровнем жизни, хотя он был намного выше, чем у рабочих Ижевска» («Городской стиль», 29 апреля 1996 г.).

Прошло несколько лет со дня Ижевско-Воткинского восстания, но ижевцы и воткинцы ничего не забыли. Почта уже работала исправно, родственники и друзья слали из Маньчжурии письма, порой вкладывая в конверты антисоветские листовки. То и дело возникали и расползались по умам горожан слухи о бывших руководителях восстания: то Юрьева в Сибири или Ашхабаде обнаружат, то бывшего председателя союза фронтовиков Солдатова и бывшего командующего Ижевской народной армией полковника Федичкина будто «вычислят» в Семипалатинске… Чекисты делают стойку, ведут постоянные поиски, вербуют осведомителей, но тщетно… Да и кого искать, коль Юрьев расстрелян в 1920-м, Солдатов давно обитает в Шанхае, а Федичкин впоследствии окажется в Америке.

Пока у чекистов связаны руки, но вскоре снова задуют военные ветры на Дальнем Востоке, тогда-то все вернувшиеся из Харбина ижевцы и воткинцы сплошь станут «японскими шпионами». По сути эта расправа стала частью огромной операции НКВД, запланированной на октябрь-декабрь1937 года. По приказу наркома Ежова аресту подлежали по сути все бывшие харбинцы -- о серьезном подходе говорят пункты приказа от «а» до «н». Аресты производили по степени важности: в первую очередь брали тех бывших харбинцев, кто служил в НКВД, в Красной армии, работал на транспорте, в энергетике, на нефтяных, химических и военных заводах; затем уже шли разные совслужащие, рабочие второстепенных для обороны предприятий и колхозники. В зависимости от категории был и приговор: или расстрел, или 8-10 лет лагерей.

Начало конца

А Харбин, «город веселых мертвецов» (именно так переводится на русский язык его название), постепенно успокоил воинственный пыл ижевцев, воткинцев, камцев, волжан, уфимцев… Нужно было выживать в русском городе на чужбине. Последний осколок великой Российской империи, разрушенной революцией, Харбин и выстроен был русскими при прокладке КВЖД. Все свое, родное, и даже китайцы в большинстве своем знали русский язык. Однако в этой по сути еще довоенной жизни не все смогли найти свою нишу, забыть ужасы гражданской войны.

Процветающий в 1920-30-е годы Харбин, тем не менее, видел не одну человеческую трагедию. Достаточно вспомнить о судьбе бывшего адъютанта командира Ижевской дивизии, поэта и журналиста Леонида Ещина.

Мужчинам, тем более офицерам, в известном смысле было легче. Одни шли служить в китайскую армию -- как бывший командир 1-го Ижевского полка полковник Д. М. Михайлов, другие служили в полиции -- как, например, писавший об ижевцах и воткинцах бывший капитан 2-го ранга Б. П. Апрелев. Да и цвет русской поэзии и журналистики Китая составили бывшие русские офицеры. Даже в самой мирной вновь выбранной профессии эти люди продолжали оставаться воинами, как, к примеру, полковник (а в начале гражданской войны -- прапорщик) Яков Богданович Багиянц.

«По происхождению турецкий армянин, он прибыл на завод для закупки винтовок, но события в России и восстание на заводе лишили его возможности вернуться на родину. Он быстро овладел русским языком, принял горячее участие в восстании и отличался большой смелостью… С ижевцами он провел все походы и с ними же отступил в Китай. При нападении хунхузов на ресторан, где он работал, Багиянц уложил из револьвера несколько грабителей. Когда он был ими убит, разъяренные хунхузы распороли его живот и обмотали убитого его же кишками» (А. Г. Ефимов «Ижевцы и воткинцы»).

Но вместе с армией в эмиграцию ушло и немало гражданского населения, в том числе беженцев из Прикамья -- Ижевска, Воткинска, Сарапула, Елабуги, Осы, Перми… Далеко не у всех судьба складывалась счастливо, не зря же сразу вспоминаются строчки харбинского поэта и русского офицера Арсения Несмелова:

Коль вещи не судишь строго,
Попробуй в коляску сесть:
Здесь девушек русских много
В китайских притонах есть.
У этой, что спиртом дышит,
На стенке прибит погон.
Ведь девушка знала Ижевск,
Ребенком взойдя в вагон.

Из Харбина самые предусмотрительные бывшие россияне начали разъезжаться сразу после оккупации Маньчжурии японской армией в 1931-32 гг. А вскоре и Советская Россия продала свои права на КВЖД. На первый взгляд, пока мало что изменилось, город процветал: работали русские магазины и рестораны, выходили русские газеты и журналы, в православных храмах служили Богу, в русских школах, гимназиях, лицеях и институтах учились дети и молодежь, выпускались пластинки Вертинского и Лещенко, устраивались выставки, концерты, ставились спектакли и балеты… И все-таки это было началом конца расцвета русского Харбина.

Советскими глазами

Великая Отечественная война расколола русский Харбин: одни сочувствовали родине в ее борьбе с Гитлером, собирали средства для Красной армии; другие желали поражения ненавистным Советам. А в 1945 году Красная армия вступила в Маньчжурию.

Вот что вспоминал о Харбине дважды Герой Советского Союза, командующий армией генерал А. П. Белобородов: «Когда днем 21 августа я проехал по центральным его улицам, то будто вернулся в далекое прошлое, когда мне, деревенскому парнишке, впервые довелось попасть в Иркутск, еще хранивший облик губернского города. Те же двух-трехэтажные особняки с лепными украшениями, те же высокие серые, с зеркальным парадным входом и широкими окнами, дома для богатых съемщиков, те же замызганные деревянные и кирпичные здания, так называемые доходные дома для бедняков, где во дворах-колодцах среди сушившегося белья и помойных ящиков играли в «крестики-нолики» бледные, худые ребятишки. По улицам катили пролетки с извозчиками в поддевках и высоких цилиндрах, пробегали стайки девочек-гимназисток, степенно шагали бородатые студенты в мундирах и фуражках со значками политехнического института. Это была русская часть Харбина, заселять которую еще в начале века начали служащие только что построенной Китайско-Восточной железной дороги. Во время русско-японской войны, когда Харбин стал тыловой базой русской армии, его население сильно возросло. Но особенно оно увеличилось в начале двадцатых годов. Остатки колчаковских разгромленных войск и разного рода штатская публика хлынули из Сибири и с Дальнего Востока в Маньчжурию и осели главным образом в Харбине. Впоследствии часть русского населения Харбина -- в основном рабочие и служащие Китайско-Восточной железной дороги -- приняла советское гражданство, другие -- китайское, третьи -- матерые белогвардейцы -- продолжали считать себя подданными Российской империи».

Не будем пока и мы подобно генералу вспоминать об эшелонах арестованных, отправленных из Харбина на родину, часть их была расстреляна, другая часть оказалась в лагерях. Когда читаешь воспоминания выживших, становится попросту жутко -- из заграничного-то Харбина да на лесоповал!

А Харбин ликовал, победы Красной армии в Великой Отечественной войне подогрели интерес к родине, особенно у никогда не видевшей ее молодежи. Да и старшее поколение порой забывало о былых схватках с большевиками. В рукописи уже покойного ижевского краеведа Николая Веприкова я прочитал: «Будучи участником войны с Японией, я по долгу службы много раз бывал в Харбине… Бывало, идешь по улице, и вдруг подбегает к тебе немолодой русский мужчина: «Господин офицер! В какой губернии вы родились?» Я, конечно, отвечал, что вятский. «Боже мой, какая удача!.. Если даст Бог вам вернуться на родину живым, поклонитесь матушке-земле от меня, заблудшего вятича (ижевца, воткинца)».

Парад в Харбине

Особенно запомнился харбинцам парад, прошедший в городе 16 сентября 1945 года. Местные портные, не покладая рук, трудились, чтобы обмундировать поизносившиеся в боях войска харбинского гарнизона.

Принимал парад главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке маршал А. М. Малиновский. Ничего подобного, по свидетельству А. П. Белобородова, жители Харбина не видели: «…Показались машины с гвардейскими минометами, и площадь буквально ахнула: «Катюши»! «Катюши»!» Оказывается, и сюда, сквозь японские пограничные кордоны и жесточайшую цензуру, докатилась боевая слава нашей реактивной артиллерии. Парад замыкали танковые бригады и тяжелый самоходно-артиллерийский полк. И опять гул восторга и буря аплодисментов прокатились по площади. Ничего даже приблизительно похожего на могучие эти машины не видели харбинцы на многочисленных японских военных парадах».

А за парадом была демонстрация. Колоритно, должно быть, выглядели бывшие каппелевцы на фоне кумачовых флагов. Да не в этом дело, советские солдаты для них стали, как это ни парадоксально, преемниками русской воинской славы. Бывший первый секретарь Приморского крайкома КПСС Н. М. Пегов, свидетель этого события, вспоминал: «Утром в назначенный день парада и демонстрации к нашему командованию явилась делегация белоэмигрантского офицерства и попросила разрешения выйти на демонстрацию в русской военной офицерской форме при всех имеющихся регалиях, на что им было дано согласие. Мимо трибун, где мы находились, шли дряхлые старики, многие из которых, опираясь на костыли, сгорбившись под тяжестью лет, прожитых в изгнании, были увешаны георгиевскими крестами и медалями… Вслед за ними шли русские гражданские люди, в свое время покинувшие родину… Среди них много молодежи…»

А дальше начался китайский период Харбина: маоисты, «культурная революция», отъезд последних русских в 1950-е годы, закрытие храмов китайскими коммунистами… «В 1990 году в Харбине проживали 22 русских -- именно столько было зарегистрировано в приходе церкви Покрова Пресвятой Богородицы», -- свидетельствует архимандрит Августин (Никитин).

Разлетелись по миру старые и новые, родившиеся уже на чужбине, поколения русских людей. Наследники ижевского оружейного фабриканта А. Н. Евдокимова еще в 1926 году уехали в Сан-Франциско. Там же оказались впоследствии бывшие командир и начальник штаба Ижевской дивизии генерал В. М. Молчанов и полковник А. Г. Ефимов. Полковник Д. М. Михайлов сначала из Харбина перебрался в Аргентину, а скончался в бразильском Сан-Паулу. Героя боев за Воткинск, командира батальона Воткинской дивизии подполковника А. Л. Болонкина судьба занесла в австралийский Брисбен. Бывший командир Воткинского конного дивизиона в Хабаровском походе подполковник В. Н. Дробинин закончил свои дни в русском беженском лагере на филиппинском острове Тубабао.

А родившиеся в Харбине и разлетевшиеся также по миру младшие поколения не забыли своей родины -- города, на десятилетия сохранившего дорогие каждому русскому (и не только русскому, ибо Харбин всегда был городом интернациональным) приметы былой России. В Харбине возрождается традиция Пасхальных балов, первый пройдет в следующем году. Наверняка на него съедутся со всего мира и потомки живших здесь когда-то ижевцев, воткинцев, сарапульцев…