Без срока давности…

Любые мемуары можно читать или со знаком плюс или со знаком минус -- это уж зависит от твоего личного отношения к описываемым событиям или к автору. Ясно одно, даже в неприятных для тебя лично воспоминаниях можно почерпнуть массу интересного. Да и знакомство с противоположной точкой зрения на интересующие исследователя факты никогда еще не мешало.

Воспоминания служащего Воткинского завода Петра Николаевича Луппова, конечно, знакомы архивистам и музейным работникам, по крайней мере они хранятся не только в Ижевске, но и в Воткинске и Сарапуле. Предлагая отрывки из них широкому кругу читателей в год 90-летия Ижевско-Воткинского восстания, мы понимаем, что позиция их автора часто уязвима для критики. Так ведь на то они и воспоминания, то есть всегда субъективный взгляд на прошлое!

Во время восстания Петру Николаевичу было 42 года. Он не только представитель известной в Вятской губернии семьи священнослужителей (к которой принадлежал и доктор церковной истории, а после революции и доктор исторических наук Павел Николаевич Луппов), Петр Николаевич и сам не один год отдал службе в Воткинском Благовещенском соборе, преподавал Закон Божий в механико-техническом училище, возглавлял богадельню им. А. И. Созыкина. Вследствие болезни (он крайне плохо стал слышать) П. Н. Луппов оставил священническую и преподавательскую деятельность.

Благовещенский собор г. Воткинска

На его непростые личные отношения с будущим командующим Прикамской народной армией, а затем и начальником 15-й Воткинской дивизией Г. Н. Юрьевым наслаивается политическое и общественное противостояние. Да и попробуй в гражданской войне отделить личное от общественного! Тем не менее при чтении всегда необходимо помнить, где по большому счету зарыта собака, ведь, как пишет автор, еще до восстания «Юрьев смотрел на меня как на своего врага».

Зато уж в 1927 году Петр Николаевич Луппов отвел душу, изливая накопившиеся чувства на бумагу! Конечно, каждый имеет право на свою собственную точку зрения, но все-таки тон записок смущает. Не будем судить мемуариста, ибо и его судьба не пощадила. Кто теперь узнает точно: бывший священник и вправду не услышал идущий на скорости поезд или сделал осознанный шаг под его колеса?

День в истории

«Во второй половине июля 1918 года уже официально стало известно о взятии Екатеринбурга. Делегаты, поехавшие на областной съезд Союза профессиональных служащих, вернулись обратно… К этому времени завоевателей уже стали именовать сложным именем «чехословаки и белогвардейцы», включая в последних главным образом казаков Дутова.

Несмотря на сравнительную близость тех мест, где происходили указанные события, все же отчетливого представления о них не было не только у меня, но, полагаю, и у других.

Среди этих событий вдруг стало известно, что Ижевский завод захвачен фронтовиками, что Совет рабочих из большевиков-коммунистов частью арестован, частью бежал, что власть перешла к фронтовикам…

Перед самым этим известием стало сообщаться, что белогвардейцами обложена Казань… Пароходное движение на Каме к этому времени почти совершенно прекратилось, что тоже подтверждало сообщения о неблагополучии под Казанью.

Настроение в средних числах августа было весьма тревожное… Наступил день 17 августа (суббота, день в Воткинске базарный). Раннее утро не предвещало ничего особенного, начался обыкновенный базарный торг. Площадь была уже значительно занята приехавшими на базар. Погода была хотя пасмурная, но не ветреная. Около 8 часов я вышел и направился в Управление на службу. Не прошел от ворот десятка шагов, как на улице (я жил на Базарной улице в д. №18)… началось тревожное движение. Сначала появились отдельно бежавшие люди, затем целые кучки, а через минуту хлынула с базарной площади настоящая волна народа, направляясь вверх по улице. За толпой гнали на лошадях приехавшие на базар крестьяне, гнали с раскрытыми возами, с распущенными вожжами, с обезумевшим видом, удары по лошадям всем, что было у них в руках, отчего лошади неслись галопом по всей ширине улицы, не разбирая никакой дороги. Все бежавшие беспрестанно оглядывались назад, как будто чувствовали следующую по пятам погоню. Сначала всю эту панику я принял за пожарную тревогу, но спрошенные встречные махали рукой и показывали на завод, кратко говорили «идут»… «стреляют». Вся эта паника на меня не произвела ни малейшего смущения, я продолжал идти в Управление.

Раздался тревожный заводской свисток, рабочие пошли из завода по домам, останавливались кучками возле Управления. Все глядели на завод, но ничего не было видно, и никто ничего не знал верного.

В это время… на юго-западной стороне происходило следующее: из-за «ограды» (маленький сквер, служащий местом летней прогулки) вышли человек 200-250 вооруженных людей и направились в завод, главным образом, по Борисовому проулку. Местный небольшой отряд Красной Армии, не знавший о приближении ижевских фронтовиков, вероятно, сравнительно поздно встретил их в Борисовом проулке и на улице по Сарапульскому тракту около дома Плотникова. Под дерзким… напором ворвавшихся Воткинский отряд красноармейцев не выдержал и решил отступить во главе с руководителем партии большевиков, председателем Коллегии Управления Камско-Воткинского горного округа Ф. А. Баклушиным. Вступившими людьми были заняты исполком, казначейство, почта, Управление и все другие общественные учреждения.

Наконец часов в 9 вооруженные люди появились на базарной площади и на улицах восточной части завода. По виду большинство из них походило на рабочих, некоторые имели на руке белую повязку, так что справедливо могли быть названы белогвардейцами. Когда же их спрашивали, кто они, отвечали: «Мы, ижевцы, освободившись от большевиков, пришли освобождать вас и зовем при соединиться к нам…»

Часа через два был созван на Соборной улице митинг, на котором выступили белогвардейцы, фронтовики, секретарь Коллегии Г. Н. Юрьев. Последний говорил собравшимся на митинг (сам я на митинге не был), что будто бы единогласно был выбран комендантом г. Воткинска.

Так был занят Воткинск, так началось, можно сказать теперь, безумное воткинское восстание. Как тогда, так и теперь все мне кажется чем-то сказочным, игрушечным, детским. Можно только удивляться переменчивости и непостоянству толпы, которая легко могла рядиться во власть первого проходящего, лишь бы он обещал ей что-нибудь приятное.

Жертвой схватки при наступлении фронтовиков было, по слухам, семь убитых и несколько раненых с той и с другой стороны. Между прочим, был убит у самого исполкома комиссар труда Жужгин в то время, как пытался увезти на лошади пулемет…

17 августа явилось только спичкой, зажегшей папиросу, а сама папироса была уже готова, набита. Начавшая тлеть и куриться, она с каждым днем уменьшалась и наконец была притоптана мощной ногой прибывших войск Красной Армии.

Воткинский капитан Копейкин

Осенью 1917 года в комнату, где помещались служащие «материального стола», явился довольно высокого роста человек, гладко остриженный, чисто выбритый, в темно-буро-коричневой куртке английского покроя и таких же брюках, заправленных под высокие до колен чулки темно-синего цвета, в штиблетах, с тросточкой в руке, с некоторой хромотой или просто ковылянием на одну ногу при ходьбе, а главное -- при ордене на груди (кажется, Станислава). Если б не эта одежда, описанного человека можно было бы принять за актера. Я тогда же спросил свою соседку запиской, что это за субъект -- не иностранец ли какой? В ответ получил шутливое: «Капитан Копейкин». На не совсем круглой голове было заметно много седых волос. Губы казались красными, будто чем намазанные, глаза бегающие, хитрые, пронизывающие, устремляющиеся на говорившего с ним как колючие гвозди… При речи или разговоре губы как-то сновали, двигались, как бы плевали на ту и другую сторону.

Занятием его было беспрестанное курение, которое ему, очевидно, надоело, и он почти всегда уходил до окончания занятий. Кем он тогда числился, я, право, до сего времени не знаю, но вскоре состоялось по неизъяснимой причине назначение Юрьева постановлением гор. начальника… на должность корреспондента, хотя такой должности не существовало и никакой необходимостью она не вызвана.

Я даже смутился -- уж не назначен ли Юрьев вместо меня, так как корреспондентом числился я. Но мне было сообщено, что по технической и бухгалтерской части остаюсь я, а Юрьев остается по общезаводской части…

Я волею судьбы оказался ближайшим соседом Юрьева… Из кратких разговоров с ним узнал, что образование он получил в военном училище, был участником русско-японской войны, ушел в отставку и был чиновником особых поручений при губернаторе одной из юго-западных губерний, с развитием там военных действий бежал сюда.

Что меня поразило, так это некая полицейская страсть распоряжаться всеми и всем… Он беспрестанно посылал туда и сюда рассыльных, выписывал сам из магазина канцелярские принадлежности, вызывал рабочих для перестановки электрических принадлежностей, для устройства электрического звонка и т. п. Меня удивило, что никто против этого ничего не возражал.

Когда был составлен какой-то коллективный орган при горном начальнике вроде делового совета, Юрьев был назначен секретарем. Единственной работой его… стало записывать протоколы заседаний этого органа. Требования его росли, полицейская распорядительность увеличивалась. Хотя постоянной работы для переписки не было, он настоял дать ему от дельную машинистку, которая целыми днями сидела без работы.

Когда должность горного начальника была окончательно упразднена и Юрьев поспешил перейти секретарем в профессиональный союз служащих и должен был перебраться в соседний с Управлением дом, то его хищнические инстинкты проявились вовсю. Он приказал служителю перенести решительно всю обстановку, даже мелкое кресло из комплекта, находящегося в Управлении, в котором он имел обыкновение сидеть. Хотел унести последний письменный стол, за которым, между прочим, и занимался я. Мне стоило больших усилий отстоять этот стол… Это было первое столкновение с этим самолюбством, которое его очень раздражило.

Шипение

В середине апреля организовался настоящий деловой совет -- Коллегиальное управление. Какими-то судьбами Коллегиальное управление… назначило себе особого секретаря, и никого другого, а именно Юрьева. Хотя по должности он должен был бы быть простым служкой, регистратором коллегии, тем не менее вообразил себя настоящим человеком коллегии, сразу замкнулся в кабинете коллегии, приняв еще более повелительный тон и начальническую позу. Потребовал, чтобы все бумаги предлагались для его подписи, хотя с делами Управления он был совершенно не знаком. Стремился всюду совать свой нос, придавая ему начальническое повелевающее значение. К несчастью, и коллегия или не замечала, или явно поддерживала эти чисто бюрократические, буржуазные замашки заядлого капитана-полицейского…

Когда из состава коллегии вышли меньшевики и были заменены большевиками-коммунистами, Юрьев, оставаясь секретарем, для видимой солидности почти забросил свой английского покроя костюм и стал являться на занятия в потертой темно-синей блузе, стараясь с виду показать себя рабочим, будучи в душе заядлым буржуем.

В момент вступления в Воткинск белогвардейцев Юрьев находился среди собравшихся возле Управления и вел какие-то беседы с некоторыми рабочими и служащими, а потом пошел по на правлению заводской плотины и, видя бегущих спешно красноармейцев, ехидно спрашивал: «Куда вы, земляки? Ведь там стреляют!»

Через несколько часов после этого Юрьев уже комендант Воткинска, и с этого момента вся жизнь Воткинска идет по его дудке. Посыпались приказы, где местоимение «я» употреблялось в изобилии: «я приказываю», «я заметил», «я не допущу», «я клянусь» и т. д. Вскоре он делается начальником штаба, а затем и главнокомандующим Прикамским районом, где его капитанско-полицейская натура могла развернуться во всю ширь… Все творилось, конечно, по его приказу. Поистине это злой гений Воткинска, вампир безжалостный, со змеиной злобой, со свиной кровью, и теперь еще сосущий, захвативший полным образом столь людей и столь богатства из Воткинска и окрестностей его. Действительно, это околевающая змея, отогретая заводом на своей груди, чтобы потом потерпеть от него смертельного укуса».

По материалам ЦГА УР

Благодарю за консультацию Сотрудников Музея истории и культуры г. Воткинска